Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

— Гномы, — поражённо прошептал он. Как-то раз, ещё ребёнком, он видел в Энторе двух гномов, которые зачем-то (по торговым делам или, может быть, как послы) приехали в Дорелию. Больше такого не случалось. Все знали, что гномы давно разобиделись на людей, засели в Старых горах и лишь изредка показываются в северном Ти'арге. Они стали наполовину сказкой, как…

Как оборотни. Как драконы. Но Вилтор своими глазами видел иллюзорных оборотней и призрачного дракона на равнине Ра'илг — а позже господин Нитлот объяснял ему, что Хелт не смогла бы создать их без чьих-то воспоминаний о живых, воочию виденных существах.

Он видел, как колдуют Отражения, как их магия исцеляет и убивает. Он видел полупрозрачный магический купол, сотворённый ими, и сражался зачарованным оружием. Он слышал о морском чудище, что ворвалось в гавань Хаэдрана и разрушило городские укрепления.

Он, в конце концов, переболел Чёрной Немочью, которую навели на Дорелию чары Хелт — или, возможно, чары кого-то большего, кому бы она ни служила… Переболел и выжил.

Так почему бы, о бездна, не поверить в гномов, которые не побоялись Хелт и решили помочь им?!

— Гномы!.. — снова воскликнул Вилтор, поднимая меч — и выбил клинок из рук альсунгца. Тот тупо уставился на него, а потом развернулся и побежал прочь.

— Агхи, — шёпотом исправил Малдон из десятка Вилтора. Он приподнялся на носки, чтобы получше рассмотреть прекрасные гномьи доспехи и знамёна с молотом. — Я слышал, они не любят, когда их называют гномами… А топор бросил вон тот, впереди.

— Вон тот? Он же совсем старик, — недоверчиво сказал Вилтор. Сутулый седой гном брёл рядом с другим — он тоже был немолод, но отличался по-королевски властной осанкой. — И к тому же с мечом…

— А за спиной топор, и был ещё один, — восхищённо пробормотал другой парень из десятка. — Я тоже видел. Он бросил оттуда и попал, представляете?!

Седой гном будто бы расслышал их сквозь ливень. Он отсалютовал мечом лорду Толмэ и, басовито смеясь, крикнул:

— Котр сур агхар Эшин! Ар-шохн Далавар! Бэн-д'эде Катхаган!

— Привет Котру из клана Эшинских копей! Привет вождю Далавару и всем воинам-агхам, кто пришёл к нам! — раздался зычный ответ лорда Толмэ. Задрав голову и повернувшись, насколько мог, Вилтор с восторгом наблюдал, как лорд верхом на белой лошади выезжает вперёд. Мокрые складки его малинового плаща ниспадали под зелёным знаменем, словно крылья огромной бабочки — или дракона. Вскинув меч, лорд поскакал на альсунгцев бок о бок с агхами. — Покажем им! За Гха'а и Дорелию!

— За Гха'а и Дорелию! — вместе со всеми взревел Вилтор. Теперь он не сомневался: тракт останется за ними, и скоро они продолжат свой поход.

Потоки горячего воздуха окружали Альена, с каждым вдохом врываясь в лёгкие. В полёте часто приходилось отклоняться назад, а опоры за спиной не было; ему казалось, что он захлёбывается этим воздухом, как песком. Крупная, точно красная черепица, чешуя драконицы под его ногами не двигалась, но он чувствовал мощное дыхание — обжигающе-спокойное. Припрятанное оружие, вулкан. Кожистые крылья Андаивиль, двигавшиеся в однообразном мерном ритме, пропускали немного света, и создавалось обманчивое впечатление, что они — как и всё в ней — хрупки, подобно тонко сделанной игрушке.

Но так близко были эти крылья, и гребни вдоль драконьего хребта, и острый на конце хвост, что иллюзия пропадала. Его несло на себе не хрупкое, а смертоносно-прекрасное, сильное существо с древним, особым разумом. Сердце Андаивиль едва ли меньше, чем весь Альен с головы до ног… Осознание этого почему-то не пугало его, но наполняло бездумной радостью. Ту же бездумную радость сейчас несла в себе любая мелочь; несколько раз в полёте Альен не выдерживал и смеялся — сам себе, будто сумасшедший (хотя будто ли уже?…)

Ни драконица, ни редкие клочья облаков не отвечали ему. Облакам было всё равно — а Андаивиль, скорее всего, понимала.

Он летел на красном драконе в место, которое Тааль называла Пустыней Смерти. Альен пытался, но не мог поверить в это; мысль была громадной, не умещалась в голове, как великий Дар тауриллиан не умещается в смертном теле. Он летит в Молчаливый Город — город памяти, город мёртвых. Он предпочитал не думать о нём как о кладбище, хотя иногда и представлял себе нечто похожее… Кладбище, погост, склеп — не слишком ли просто и пошло? Умереть, уйти на корм червям или развеяться пеплом, превратиться в череп, как невезучий ювелир Сен-Иль (и другой ювелир — агх из Гха'а) — разве в этом дело, вопрос, итог всего? Разве такая участь могла ждать его — того, к кому он летит?…