Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

Нисколько не желая дерзить, Альен всё-таки тихо рассмеялся. Чересчур грубая попытка; чтобы поймать его, им предстоит постараться лучше…

— Хочу дождя, — сказал он, всё ещё улыбаясь. — Ливня. Грозы, желательно с градом… Это чистая правда, досточтимая Мельпомена.

Тауриллиан промолчала; Альен недоумевал, как ей удалось скрыть раздосадованное змеиное шипение. Во время полёта на Андаивиль он обратил внимание на тучи, окружившие обманчиво-жемчужные облака над землями бессмертных — потому теперь и не сомневался, что по выходе из Золотого Храма гроза ему обеспечена.

Если, конечно, он выйдет.

Стук копыт, приблизившись, вдруг замер. Через несколько шагов Мельпомена высоко подняла факел и крикнула в темноту что-то на незнакомом гортанном языке. Альен разобрал то, что она отделила как обращение: «Турий-Тунт». Кто может носить такое имя и говорить на таком наречии — резком, немного… ржущем?

Всё прояснилось, когда из мрака выступил получеловек-полуконь. Кентавр — именно такой, какими их сохранили старые легенды и сказки Обетованного. Его шкура была серебристо-серой, словно у легконогих лошадей ти'аргских пород, а светлая борода курчавилась, как у Бадвагура… Альен услышал, как сдавленно выругался Ривэн: сил на положительные переживания в нём сегодня явно уже не осталось. Либо просто встал не с той ноги.

Кентавр смотрел на Мельпомену с усталой враждебностью, отвечал ей кратко и сухо. Альен вопросительно взглянул на Поэта (было как-то приятнее использовать в качестве переводчика его, а не Сен-Ти-Йи). Тот уже успел разочарованно убрать перо за ухо, но сейчас опять оживился.

— Это Турий-Тунт. Сила атури, стихийных духов, не пропустила его дальше — туда проходим только мы, хозяева Храма, а ещё сами духи и те, кого они не против там видеть… Ты к ним относишься, Альен Тоури, можешь не переживать.

— О чём они говорят? — спросил Альен, прислушиваясь к непривычным звукам. Его всегда это раздражало — не понимать какой-нибудь язык; отдаёт ущербностью. Может, этим и объяснялась жадность, с которой он бросался на их изучение?…

— Мельпомена сказала, что предупреждала его и что ему бы лучше всего убраться на поверхность… Да, — Поэт деликатно кашлянул. — Именно «убраться», увы. А Турий-Тунт ответил, что не бросает в беде друзей и не уйдёт отсюда, пока из святилища духов не выйдет Тааль-Шийи.

— А это ещё кто?… — со страдальческим вздохом спросил Ривэн. Но Альена больше интересовало другое.

— Так мы туда и идём, в святилище духов? Вы обещали отвести меня к разрыву.

Поэт улыбнулся светло и очаровательно — словно сжал Альена в дружеских объятиях, предлагая не ссориться.

— Разрыв прямо над святилищем, — успокоил он. — Ты можешь отправиться туда в любой момент, который сочтёшь нужным… Мы лишь хотели кое с кем тебя познакомить.

— С духами стихий?

— О, не думаю, что они жаждут беседы с Повелителем Хаоса… Прости, Альен, дело тут не в тебе, а в твоей Силе. Нет, как раз с Тааль-Шийи.

— Зачем? Это женщина-кентавр? — осведомился Ривэн. Альен, услышав фразу о друзьях кентавра, подумал о том же.

На этот раз ответил им не Поэт, а — с вечным сухим смешком — Сен-Ти-Йи.

— Совсем нет, волшебник. Это та, с кем ты уже, можно сказать, виделся…

Альен наконец-то понял. И догадался, почему кентавр так недоверчиво, даже с угрозой, поглядывает на него мудрыми тёмными глазами.

Тааль-Шийи — выходит, это и есть девушка с холодными пальцами из его снов…

Но, оказавшись в круглом зале с шестью нишами, где навеки застыли изваяния драконов, Альен сначала просто забыл о ней.

Духи стихий, природные духи, атури — те, о ком даже в легендах осталось мало упоминаний, — всё-таки они существовали!.. Все шестеро (начиная с женщины из огня и заканчивая водяным младенцем бок о бок с ожившей кучей камней) исчезли почти сразу, едва в зале появились посторонние. Дух, чьё тело напоминало не то цветущее дерево, не то девушку с корой вместо кожи, на прощанье забросал половину залы бело-розовыми лепестками.

Альен стоял под аркой-входом — он почему-то не мог войти сюда так же запросто, как это сделали Мельпомена и Сен-Ти-Йи рука об руку с Поэтом. Слишком многое здесь (и даже не только статуи драконов, которые сверкали золотом и серебром, напоминая о тончайшей работе, так поразившей его в сокровищнице агхов), казалось, твердило: не смей входить, смертный. Ты грешен, а это — чистое место, древнее место живительных сил самой земли… Это силы без мудрствований и сложных обрядов, без заклятий, зелий и пентаграмм; силы, которыми издревле дышит Обетованное.