Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

Но, конечно, моя любовь несколько пошатнулась от того, что мне предстояло поздно вечером, по холоду и дождю, ехать в Берзели. Автобус не подходил долго, и я успела отчаяться, а когда он пришел, то обрызгал меня сделав мое розовое платье — серым. В автобусе было много туристов в легком подпитии, от них исходило веселье и ожидание радости. От меня, вероятно, нет. Я хорошо представила, что будет, если меня не пустят в клуб. Придется идти к Норе или Геде, признаваться, что родители развлекаются в клубе, а я забыла ключи или врать, что они уехали, в любом случае будет мучительно неловко.

К счастью, сегодня, в честь Хеллоуина в Бернс пускали всех. В очереди какой-то парень прижался ко мне, и я развернулась, чтобы сказать ему, что это невежливо, и увидела своего папу. Папа улыбнулся мне дежурной улыбкой, адресованной всем девушкам прежде, чем узнал. А потом быстро поднял руки затараторил:

— О, милаш, я не знал, что это ты! В мире много других женщин, я думал мы не встретимся в очереди!

Я густо покраснела и выставила руку вперед.

— Ключи, папа.

— Они у мамы, а папа потерял браслет, и ему придется снова стоять в очереди! Зато теперь мы вместе!

Папа обнял меня, и я поняла, что он под экстази. Папина синтетическая нежность и предельно быстрое сердцебиение, и огромные, даже в темноте, зрачки не оставляли в этом никаких сомнений.

— Ты только не подходи к сортиру. Там крокодил. Мама его убьет.

И тогда я поняла, что он не только под экстази.

— Ты считаешь, что маме можно принимать наркотики?

— Нет, но они делают ее счастливой. Тебе стоит легче относиться к жизни, дорогая!

— Мама такая тощая, что выглядит лет на восемнадцать, совсем как девочка, если она съест столько же, сколько ты, она умрет!

Папа улыбнулся своей красивой улыбкой, и его синие, идеальной формы глаза заблестели.

— Твой отец ответственный человек, он не позволяет маме есть больше наркотиков, чем она может.

А потом он вдруг округлил глаза, прижал палец к губам и зашептал:

— Тише говори про наркотики. Мы же обсуждаем наркотики! Наркотики нелегальны.

— Повтори это еще пару раз, папа, и ближайшие годы тебе не придется оплачивать квартиру.

— Милаш, ты чего насупилась?

— Ничего.

— У тебя плохое настроение, детка.

Он склонился ко мне и стал петь мне на ухо польский гимн. Я засмеялась, вспомнив, как это всегда поднимало мне настроение в детстве. Но потом я вспомнила, как сильно обижена и снова сморщила нос. Папа был смешной и очаровательный, но этим нельзя было искупить совершенно все обиды. Я была расстроена и разозлена.

И очень разочарована. Я, наконец, поняла насколько.

— Что случилось, милаш? Даже далекая Родина тебя не радует?

— Ты меня не радуешь.

— Но я тебя сделал, чтобы радовать, милаш!

Он снова обнял меня, и тогда я оттолкнула его. Я вдруг оказалась сама не своя и сделала то, что от себя не ожидала. Я закричала на него. Это было так нелепо, так отвратительно, я кричала на него и поняла, что плачу. Вела себя так ужасно, хотя вокруг нас было множество людей, не все из них трезвые.

— Потому что у меня сегодня день рожденья! День рожденья, папа! И все, что я просила — просто дождаться меня дома! Но вместо этого вы с мамой сбежали в клуб! А я должна была ехать сюда, чтобы забрать чертовы ключи!

— Но ты не понимаешь, милаш! Это сюрприз!

Я понимала, что он врет. Он знал, что я не люблю клубы. Я закричала ему:

— Почему вы никогда не думаете обо мне?! Почему один день в году нельзя подумать обо мне!

Я вела себя как истеричка, люди на нас смотрели, а больше всего на свете я ненавидела, когда на меня смотрят. Слезы потекли еще сильнее, а папа открывал и закрывал рот, его сгорающий в фенилэтиламиновом костре мозг пытался выдать хоть что-то, а я еще, как в плохих мелодрамах, топнула ногой. В этот момент подошла наша очередь. Папа обворожительнейшим образом, как у него получалось в любой ситуации, улыбнулся вышибалам, сказал:

— Эта дама со мной, — и приобнял меня за плечо. Я со злостью стряхнула его руку.

Один из вышибал, высокий, бритоголовый, совершенно стереотипный парень с татуировкой на бицепсе сказал:

— Да мне сегодня плевать.

— Спасибо, братишка!

Папа взял браслеты для меня и для себя, и мы протолкнулись в пахнущее потом, гремящее от музыки и движений сотен тел, место. Вокруг танцевали с кошачьей грацией и дикой развязностью девушки в костюмах, которые могли бы испугать разве что общество защиты морали и нравственности. Ангелы, чей наряд состоял фактически только из крылышек, вампирши с декольте глубже, чем смертельный укус, ведьмы в обтягивающих задницы леггинсах. И они все мне нравились, хотя я не решилась бы одеться подобным образом. Я бы вообще не решилась одеть костюм на Хеллоуин, это же глупо, и мне давно не двенадцать, и еще мы даже не в Америке. Я так и ожидала, что кто-нибудь спросит, что на мне за костюм. Грязная принцесса? Заморашка? Облитая из лужи неудачница? Все сразу. И еще немного больше. Я проталкивалась сквозь толпу вслед за папой, но когда он захотел взять меня за руку, отшатнулась так, что едва не снесла какую-то пару несущую выпивку к столику. Рыжая девушка заорала на датском: