Дарья Беляева - Воображала [СИ]

Я не знаю, где начало у этой истории. Наверное, оно далеко за пределами того, что я могу рассказать. Но я начну с того момента, как я помню себя по-настоящему. С той минуты, с которой я уже существую не обрывками ощущений, восторгом или страхом, а чистой линией моей жизни, рассказом о том, кто я такая.

Ее голос сначала вплелся в мурлыканье фонтана, а потом порвал его, как рвут тонкую водяную пленку пальцы ног, когда залезаешь в ванную.

— Воображала! — сказала она. — Смотри, что у меня есть!

Глаза ее светились и блестели, как игрушки, которые дарят на день рожденья. А день рожденья у нас один на двоих, но мои глаза никогда не сияли так. Она сжала кулачок, а другой рукой заставила меня сложить руки так, словно мы в колечко играли, и я поняла, что она ничего не покажет, хотя сказала «смотри». Ее сложенные, как в молитвенном жесте, ладошки прятали какое-то сокровище, и она передала его мне. Наши руки тесно прижались друг к другу, как корабли между которыми поставили трап, и что-то зашевелилось между моих ладоней, забилось, как маленькое сердечко.

Я запищала от страха, хотела разжать руки, но она удерживала мои запястья.

— Осторожно, Воображала!

— Отпусти, Жадина!

Но она только засмеялась, у нее были зубы-жемчужинки. Она подалась ко мне, слаще запахла, зашептала:

— Смотри осторожно.

А ее пальцы все еще крепко сжимали мои запястья. Это было вовсе не больно, только не получалось выбраться. Я наклонила голову, заглянула в узкую щель между моими пальцами, но ничего не увидела, только что-то метнулось мне в глаз, и я от испуга едва не упала в фонтан. Она сказала:

— А теперь, милая, ты мне ее отдай.

— Ее?

Но она только еще раз улыбнулась, отпустила меня, и ладони подставила так, чтобы мы снова поменялись ее сокровищем.

— Кто это? — спросила она. Но я не знала ответа, никого не успела рассмотреть.

— Бабочка? — спросила я и представила такую красивую, с лазурными крыльями и длинными усиками загнутыми на концах. Сестра только облизнула губы и головой покачала. Ее локоны дернулись, они были похожи на золотые пружинки. У меня волосы были прямые и черные, и вовсе не такие густые, как у нее. Мама говорила, что иногда девочки, которые рождаются в один день и выглядят одинаково. Мне хотелось бы быть, как она, но я была совершенно другой, как будто не только день рожденья у нас в разные дни, но и родители разные.

Она раскрыла ладонь и тут же придавила пальцем насекомое, оно хотело взвиться вверх, но не успело. Я не сразу смогла рассмотреть, кто замер у нее на ладони, а когда рассмотрела, то тут же засунула руки в фонтан, потому что я ненавидела ос.

Свет проходил сквозь ее крылья, ее ужасная морда с огромными челюстями и черной маской на злых глазах двигалась, а полосатое брюхо дергалось, будто оса хотела потанцевать, но чувства ритма у нее не было.

— Смотри, милая, она не страшная.

— Она страшная! — ответила я. С трудом я отвела взгляд от осы и стала смотреть на свои руки под прозрачной водой, там они казались еще бледнее. По поверхности воды путешествовали лепестки роз. Я не любила цветы, потому что они приманивают ос, но я любила воду, потому что осы боятся воды.

— Воображала, — сказала она.

— Что, Жадина?

— Смотри сюда.

И я посмотрела. Палец ее упирался ровно туда, где сочленялись брюхо и грудь осы. В эту самую точку, которой почти не существует, поэтому и принято говорить — осиная талия. Я увидела молочную каплю, тянущуюся по ее ладони из места, где было осиное жало.

— Ты вырвала ей жало?

— Ты же и сама видишь. Возьми в руки. Она не страшная.

Сестра улыбнулась. Губы у нее были ягодные, такие красивые, что даже смотреть на них было странно. Мы были вместе даже до рожденья и, к тому моменту, еще семь лет. А я так и не привыкла к этой броской, болезненной красоте. Меня удивляло, что она вообще существует, моя сестра.

— Она умрет, — сказала я. — Жадина, ты убила ее.

— Они когда кусают, все равно умирают.

— Нет, это пчелы. Я читала. И ты читала. Просто хочешь мне соврать.

Я много читала и думала, что все могу прочитать. Я посмотрела на осу, ей было больно, и она извивалась, и я протянула руку, хотя отвращение было нестерпимым, потому что я не хотела, чтобы она причиняла кому-то боль. Я смотрела на это и чувствовала оторопь и еще что-то, скорее близкое к переживаниям, которые мы испытываем желая чего-либо, за что себя боимся.

Оса плюхнулась мне на ладонь, попыталась подняться, но не смогла, крылья ее трепетали так слабо, но тем красивее сквозь них лился свет.