Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Зачем бояться тех, кто не желает тебе зла?

А когда я открываю глаза, то вижу, что пропасть останавливается ровно передо мной, так что едва касается моих ботинок, как слабая морская волна, которой не стоит остерегаться. Там внутри множество розовых червей, они извиваются и переплетаются. Там внутри переплетены корни и стебли растений, потенциал жизни. Там внутри глубоко-глубоко, и оттого безупречно темно.

Мне все-таки страшно, но не только. Я говорю:

— Привет.

Никто не отвечает мне, и я смотрю в темноту, даже чуть наклоняюсь.

— Я понимаю, что ты просто хочешь чувствовать то же, что и мы. А мы не хотим умирать, потому что умирать — страшно. И ты знала это, и дала своему народу самый лучший из всех даров. Ты очень любишь их, я понимаю. И больше всего на свете хочешь быть с ними. Ты не знаешь, что я говорю, так? Но ты можешь ощутить. Слова нужны, чтобы давать форму чувствам. Я не из твоего народа, но зато я здесь, в твоем мире. Ты меня послушаешь?

Бездна тяжело дышит, ползают черви, прорастают цветы. Жизнь и смерть разверзлись прямо передо мной.

Я понимаю, что в этой истории все желали только любви. Ниса просто хотела, чтобы мама и папа любили ее. Ее папа просто хотел спасти женщину, которая была ему дорога. Ее мама просто не смогла остаться в мире своего бога, а потом не смогла жить с выбором, который совершила, отказавшись от дочери, потому что тоже способна к любви. А Мать Земля, что ж, она хотела лишь быть с теми, кого любит. Она никому не желает зла.

Я говорю:

— Наверное, тебе не страшно и не плохо, у тебя есть вечность, чтобы прийти сюда, ты столько ждала и способна прождать еще столько же, не заметив ничего.

Дыхание остается размеренным, мне кажется, что когда земля подо мной поднимается, я могу соскользнуть в пропасть, но Мать Земля совсем бережная со мной.

— Ты не хочешь нам зла, но если ты придешь к нам, мы можем умереть. Я видел, что стало с одной тарелкой. То, что здесь разрушается — разрушается до основания. Представляешь, если кто-нибудь порежет палец? Мы не приспособлены для того мира, который ты приведешь с собой. Это очень грустно, и я бы хотел тебе помочь.

Сердце мое переполнено к этому существу такой жалостью, что на секунду мне кажется, я готов пожертвовать всем миром ради него, настолько оно большое и пустое без нас.

Только так делать нельзя.

— Представь, что с нами будет без тебя, а с тобой без нас? Ты ведь ощущаешь, что я говорю? Я понимаю, что словами твое желание не унять. Да, я в детстве очень хотел малиновую крышечку от клубничной газировки. Смешно звучит. В общем, я играл с крышечками, потому что они хорошенькие, и крышечки нравились мне больше самых дорогих и самых красивых игрушек. Но обычно на клубничной газировке были красные, и только ко Дню Избавления было несколько малиновых, там был какой-то особенный лимитированный вкус, про который мне было неинтересно. В общем, я добрался до крышечки прямо на улице, я был нетерпеливый, и она провалилась в сток. Я пытался ее поймать, но не успел, пытался найти другую бутылку с малиновой крышечкой, но не смог. Это было глупо, но я грустил много дней. И мне уже была неинтересна крышечка, хотя я мог попросить у родителей, и они достали бы мне ее. В общем, я только сейчас понимаю, почему мне было грустно. Я почти что-то обрел, а потом оно исчезло. И мне тогда нужна была именно та крышечка, свалившаяся в сток, и никакая другая на целом свете.

Я говорю:

— Ты вообще понимаешь, о чем я тебе рассказываю? Уже даже я не очень понимаю. Но ты должна знать, как сильно может быть чувство потери. Только в отличии от меня, ты никак не сможешь отказаться от своей идеи, да? Она нужна тебе, как мне воздух. Ты очень хочешь к нам. Я понимаю.

Я и не думаю, что смогу переубедить древнюю богиню, но мне хочется дать ей немного, хоть капельку, тепла, до которого она так голодна.

— Любовь лучшая пища, чем ненависть, лучший воздух. Представляешь, как тебя любят? Ты хочешь, чтобы боялись?

Слова льются сами собой, но не так, как когда за меня говорил мой бог. Когда говоришь от сердца, не нужно думать, а сердце мое от страха совсем близко, под языком, так что тем более достаточно просто говорить.

Медленно-медленно пропасть запахивается, и земля поднимается вверх. Я говорю:

— Я знаю, что тебе тоскливо. Но, может быть, ты найдешь в себе силы оставить все, как есть. Не потому, что так правильно, а потому что пока это единственный выход для всех нас.

Земля схватывается, яма уменьшается, и вот Мать Земля снова вырастает передо мной. Она похожа на холм чернозема, в котором цветы перемешаны с червями. Она дышит.