Дарья Беляева - Жадина [СИ]

— Думай-думай, Марциан. Как может быть иначе? Как? Как? Как угодно! Любым другим образом!

Он почти срывается на крик, потом зажимает мне рот, и я вздыхаю.

Он говорит, отнимая мои руки от моего лица:

— Ну да ладно. Все это бессмысленно, и у меня есть только один, но фатальный, недостаток — я не должен существовать. Но я существую. Реальность огромна, Марциан, и ты ничего о ней не знаешь.

Капли разделяются в воздухе, разлетаются надо мной, словно маленький салют.

Вправду, я не знаю ничего, а реальность бесконечно велика, и большинство ее законов не знакомы не то что мне, а даже Офелле.

Я говорю:

— Пожалуйста, просто скажи, как нам сделать так, чтобы с Нисой все было в порядке. Зачем нам слюни?

— Я держу интригу, поэтому помолчи и позволь мне вручить тебе подарок, которого никто не заслуживает. Сущность колониализма в чем?

Я оборачиваюсь к Юстиниану, говорю:

— В чем?

Голос у меня звучит совсем иначе, и Юстиниан отшатывается, а потом говорит:

— В том, чтобы распространять историю.

Мой бог смеется, затем садится на землю и смотрит в лужу, в которой отражается водяная дуга, кажущаяся такой маленькой. Я уже не знаю, кого я вижу в отражении. Деперсонализация, так это называется, мне говорила Атилия. С ней такое бывает, когда она смотрит в зеркало и видит кого-то другого, и ей кажется, будто она не имеет ни малейшего отношения к своему телу.

Я касаюсь пальцем воды, исчезая из отражения, я говорю:

— В месте за пределами всех мест, то есть тут, жили нездешние существа, мы будем называть их так. Нездешние существа бродили в темноте и одиночестве, в отражении мира, который вы называете настоящим. И хотя они могли развлекать себя, отстраивая целые царства, и хотя они могли влиять на реальность за пределами этой, и хотя они были могущественны и ничем не схожи со смертными, они пребывали в холоде и темноте, свойственным этому месту. Да, малыш, в темноте и холоде. А что хочется делать в темноте и холоде? Отвечай!

Мое отражение в луже снова замирает, я смотрю в собственные глаза, и в то же время это глаза моего собеседника.

— Спать, — говорю я. — От холода и темноты хочется спать. Когда я не могу заснуть, я открываю окно.

— Да, — говорит он, то есть тоже я. — Мы уснули. Один за одним, мы уснули, потому что жизнь здесь со всем ее потенциалом к могуществу, скучна и безрадостна. Мы не способны на вещи, на которые способны человеческие существа, мы различны с вами, мы иные внутри. Но каждый из нас проснулся, волна вашего страха окатила нас. Мы купались в ней, потому что не знали страха прежде. Отголоски вашего мира донесли до нас то, чего мы так долго ждали. Присущие жизни чувства. Мы заинтересовались вами и подошли так близко к границе, как никогда. Всего лишь тень тени, Марциан. Мы хотели большего. Тогда мы чуть подбодрили вашу великую болезнь. Мы сделали ее сильной, мы сделали ее непобедимой. Она имела все шансы стать просто очередной эпидемией, одной из многих. Но не стала. Мы были словно дети в живом уголке, мы хотели, чтобы вы танцевали для нас. Мы показали вам себя, и когда вы обратились к нам, это было словно… Я не знаю, мы устроены по-разному, Марциан. Наверное, это было словно твое дыхание. Не дыши, Марциан.

И я не могу дышать, и как ни стараюсь, воздух остается недосягаемым. В голове у меня мутится, и жарко становится в горле и легких, а в глазах — темно.

Он говорит:

— Дыши, — и я вдыхаю сладость, удивительную сладость жизни, в груди становится свободно, неизъяснимо хорошо становится внутри. Упоительно, правильно, по-настоящему.

— Страшно? — спрашиваю я у самого себя. — Страшно это потерять? Ваши чувства, любовь, преклонение, ненависть, страх, страсть. Мы ощущаем их, каждую минуту, от каждого из живущих. Скажем, бог твоего друга Юстиниана чувствует всех преторианцев разом. И это позволяет ему не заснуть. Дыхание, вы для нас как дыхание. Без вас мы не умрем, много хуже. Мы уснем. Как это забавно, невыразимое могущество и тотальное бессмертие, и такая жалкая зависимость от милых, белковых созданий, населяющих обратную сторону мира.

Он говорит обратная сторона мира. Для него обратная — наша.

— Но я, как настоящий герой, справился с этим. Я, мой дорогой Марциан, изменчив и текуч, ни в чем не постоянен. То, что вы называете безумием — качество моего разума, позволившее мне не просто наслаждаться вами — быть вами. Я разделил себя, я существую здесь и там одновременно. И если мои дорогие нездешние друзья могут лишь уловить оттенок помады на губах твоей милой мамочки и восхититься ее фиалковыми духами, то я могу ее целовать. Я проживаю ваши жизни, сотворив вас из себя. И я не хочу, чтобы мои друзья испортили вечеринку. Я хочу жить, наслаждаться страданиями и счастьем, а они превратят ваш мир в такое же пустынное и безрадостное место. Нет-нет, я хочу сохранить себя. Тебя. Вас.