Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Никто из нас не чувствует себя героем, нам странно думать о том, что мы сделали что-то для всего мира, потому что мы делали все для Нисы. Она наш друг, и некоторое время она будет в порядке. Возможно, даже очень долгое время. А это, в конце концов, здорово.

Я улыбаюсь, и хотя мое сердце рвется от жалости к существам на другой стороне мира, я верю, что однажды всем нам станет уютнее в этой большой, разделенной надвое Вселенной. После того, как я едва не потерял папу, когда я думал, что мой бог меня обманул, мне казалось, что энтропия только растет. Но теперь я думаю о другом. Всякое живое существо умеет противостоять энтропии, так говорила учительница, живые системы сопротивляются хаосу и распаду. Мы противостоим. И это очень даже замечательно.

Я думаю, что у меня есть планы на будущее — я буду бороться с энтропией. Еще не знаю, каким образом, но обязательно буду.

— Я люблю вас, — говорю я.

— И я, — говорит Офелла.

— Да, безусловно, — говорит Юстиниан. А Ниса молчит, а потом останавливается, остается позади и через некоторое время кидается к нам со своей странной, нечеловеческой быстротой. Она нас обнимает, а потом говорит:

— Так уж и быть. Только давайте без сентиментальностей, ладно? Я не хочу туда возвращаться. Не будем откладывать дело в долгий ящик, коли меня сразу же, как придем, Офелла.

— Что?! Я?!

— Ты же медсестра и хочешь стать врачом.

— Но это огромная ответственность.

— В отличии от того парня с гайморитом, она не подаст на тебя в суд, — говорит Юстиниан.

— В отличии от того парня с гайморитом, от нее зависит судьба мира! И откуда ты вообще знаешь про историю с тем парнем?

— Я слежу за тобой.

— Что за история? — спрашивает Ниса.

— Кое-кто не умеет прокалывать пазухи. История довольно отвратительная, но тебе может понравиться.

Офелла толкает Юстиниана так сильно, что он едва не падает на асфальт.

— А ты дикая! И тем не менее, лучше это сделать тебе. Смотри, Ниса уже создала нам проблемы, я устроил перфоманс, Марциан опять отвечал за социальное взаимодействие, что, кстати, странно, пора и тебе проявить свою компетенцию.

— Вообще-то это я объяснила вам про минусовую реальность и украла кокон!

Я улыбаюсь, мне нравится, что они спорят и смеются. Это просто и как-то правильно, а сложного больше ничего нет. Есть только мы и ровная лента асфальта, которая никуда не девается. Я думаю, наверное, папе очень страшно, если он не знает, что такое стабильный мир. Я видел, как он может быть хаотичным, и мне не понравилось, и я не смог бы жить там.

Интересно, думаю я, папин мир похож на минусовую реальность, или он совсем, совсем другой?

Нас встречает мама, и у меня появляется странное ощущение, словно это ее дом, наш дом. Она обнимает меня, спрашивает:

— Все в порядке?

Я киваю и только потом замечаю папу. Он стоит, прислонившись к ограде, взгляд его блуждает по мне и моим друзьям. Он говорит:

— Молодцы.

Как будто уже знает, что у нас все получилось.

— С чего ты взял…

Но закончить я не успеваю, папа говорит:

— Вы смеялись.

Мы возвращаемся домой к Нисе, и теперь, когда я знаю, что Нису любят, пусть и неумело, все здесь кажется мне лучше и словно бы роднее. Пока мы едем в лифте, я спрашиваю у мамы:

— Вы поговорили?

Она кивает, но это удивительно похоже на отрицательный ответ.

— За разговор все не исправить и не решить. Но мы начали. Лучше расскажи, как все прошло у вас.

Я хмурюсь, смотрю на своих друзей.

— Это долгая история, — говорю я. — Но я ее расскажу. Попозже.

Мы приходим туда же, откуда парфянская часть наших приключений началась — в столовую. Странно видеть Кассия, сидящего на подушках. Он мрачный, а когда видит Юстиниана, то еще больше мрачнеет, но выражение его лица все же выдает затаенное волнение.

— О, все же вернулся. Я подумал: отправить сопляков на самоубийственное задание — отличная идея! Может, не придется больше видеть твою морду! Но нет, не повезло. Это, кстати, странно. Мне обычно всегда везет. Может, на тебя сейчас что-нибудь свалится?

И тут я понимаю, как похожа манера говорить у Кассия и Юстиниана. Они говорят о разном, но одинаково. Кассий кажется мне настоящим отцом Юстиниана, хотя они вовсе не похожи внешне.

Санктина и Грациниан стоят, я вижу, что они держатся за руки, впиваясь ногтями друг другу в кожу.

— Все в порядке, — говорит Ниса. — Рады?

— Пшеничка, милая, мы так любим тебя!

Санктина сохраняет молчание. Лицо ее ничего не выражает. Но, учитывая обычное содержание ее реплик, молчание и есть проявление любви.