Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Мне так противно оттого, что я ударил то, что так похоже на мою подругу. Ее милое платьице с летящей юбкой, чуть вздернутый носик и аккуратно выщипанные брови, все повторено с точностью, словно бы художником, который очень любит Офеллу.

Этот художник я. Ведь это ко мне обращена иллюзия, она идет изнутри меня. И как чудовищно преодолеть свою любовь даже ради спасения собственной жизни. Даже точно зная, что передо мной обманка.

Но сложно, оказывается, не всем. Сиреневое сияние ножа Юстиниана мелькает у меня перед глазами и входит в хитиновое горло Офеллы с треском и шипением.

Ниса дергает меня за воротник, и мы бежим. Я волнуюсь за Офеллу, мне страшно, что изгои могут поймать ее, однако, если быть честным с собой, у нас шансов гораздо меньше. На самом деле наша единственная надежда — Юстиниан. Изгои наверняка никогда не сталкивались с преторианцами, оружие которых совершенно.

Самое главное теперь добежать до конца леса.

Интересно, думаю я, а что случится, когда мы покинем лес, почему я вообще думаю, что это нас спасет? Рой изгоев вряд ли остановится, мы ведь видели их в деревне. На самом деле нам просто придется бежать дальше. Пока мы не выбьемся из сил.

Изгои медленные, так что бежать не сложно и сердце не рвется из груди. От моей тети Хильде мы убегали куда быстрее. Я даже успеваю подумать о том, что не везет мне с тетями.

Вот только изгоев много. На бегу мне кажется, будто они за каждым деревом, что их источник — темнота, бесконечно порождающая этих существ. Я волнуюсь за Офеллу, но не зову ее, потому что так ее могут заметить. Я только надеюсь, что она бежит с нами и мечтаю услышать ее дыхание.

Но я слышу только их прерывистые, больные хрипы и помимо неприятной перспективы быть съеденным, я боюсь заразы, которую распространяет их горячее дыхание. Хотя это не так уж и разумно. В конце концов, какая разница, заразишься ли ты, если тебя тут же съедят.

Они летают, но не высоко и недолго, слабые крылышки с трудом выдерживают вес их тел. Эти крылья действительно переливаются легкой, размытой радугой в потоке лунного света, и нечто столь хрупкое даже красиво, поэтому я обещаю себе запомнить это удивительное зрелище, но подумать над ним потом.

— Лучше бы мы занялись групповым сексом! — кричит мне Юстиниан, но в голосе у него восторг, потому что для любого преторианца опасность лучше, чем групповой секс. А еще некоторые говорят, что преторианцы устраивают оргии после охоты, но это не подтвержденная информация, хотя Юстиниан и соглашался с ней.

Трава и земля под нашими ногами покрыты этой странной жилистой слизью. Смотреть на нее почти невозможно. Мне нравится думать, потому что как только я пытаюсь просто бежать, мне кажется, что ноги меня не слушаются.

Не нужно контролировать процесс, нужно предоставить телу самому все решать, и оно окажется умнее меня. Так что я как будто разделяюсь, один я бегу, другой я размышляю. Один я взволнован и сердце мое выпрыгивает из груди, другой я созерцаю мир, словно бы я к нему непричастен.

Я не сосредотачиваюсь в полной мере ни на чем, даже на спасении собственной жизни, поэтому кое-что у меня получается. Иногда меня хватают и даже пытаются укусить, но у меня есть палка, и она неплохо справляется со своей задачей (а кроме того с тем, чтобы занозить мне руки крохотными своими частицами — на долгую память). Я ловлю себя на мысли, что изгои, в общем-то, не страшные. Это несчастные, больные создания. Они разрушаются прямо у меня на глазах, и то, что они вообще могут охотиться на нас, с их стороны подвиг.

Хорошая мысль, которую я, возможно, уже не успею донести, приходит ко мне совершенно внезапно. Их бог разрушает их тела. Пересотворение убивает их. Все народы получили нечто, но изгоев убивает то, что дал им их бог.

Но они питаются плотью и кровью, и даже костью тех, кто смог выдержать влияние бога. Человеческая плоть для них не пища, нет. Иногда мне приходится перескакивать через кости, и я понимаю, что они звериные. Та страшная кость, которая показалась мне человеческой, наверняка, принадлежала крупному животному. Они едят не только человечину. Конечно, ведь иначе они давно погибли бы. Слишком неразумные, чтобы пробраться в дома, слишком медленные, чтобы мигрировать.

Но это не хорошие новости. Изгои не оставляют костей и крови, они слижут кровь вместе с землей, а кость разжуют с камнями не потому, что они прожорливые чудовища. Люди для них не пища, а противоядие. В нас что-то есть, чего им не хватает. Их тела разрушаются вовсе не от голода. Их тела разрушаются, потому что пересотворены таким образом, чтобы медленно умирать. Но человек, может один на кучу изгоев в месяц или даже в год, дает им шанс остановить распад. Не вылечиться, просто не умирать.