Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Мы в самолете, словно оставленном людьми, но в нашей реальности он должен быть готов к полету и оторваться от земли через пару минут. Я не знаю, как все произойдет, события и соотношения выходят за границы правильного и естественного.

Но мне хочется верить, что мой лучший друг не зря довел до слез мою лучшую подругу.

Ощущение такое, будто самолет уже находится в полете. Я слышу лязг, словно все внутренности самолета дрожат. Нос у Юстиниана больше не кровит, и я думаю, ведь очень хорошо, что Ниса ударила его до того, как мир стал черно-белым, и ранка его стабильна. У него на запястье тонкая пленочка из крови. Здесь она свертывается вовсе не по правилам. Здесь ничего не происходит так, как должно.

В просторном салоне самолета, будто призрак, мелькает стюардесса в аккуратной форме. Она совершает эти странные движения, которые почему-то должны показать, как нужно обращаться с кислородной маской. Но сейчас, в пустом дрожащем самолете, я впервые понимаю, что выглядит это жутко. Как будто она сошла с ума, и со стеклянным глазами и вмерзшей в лицо дежурной улыбкой, совершает странные, ничем не объяснимые и совершенно не сообразные ей действия. Она исчезает и появляется снова, на середине движения. Полупрозрачная картинка, отражение существующей в реальности девушки, которая никогда не видела как сложен мир.

— Вот будет обидно, — говорю я. — Если мы займем места, а потом окажется, что мы сидим у кого-то на коленях.

— Я бы сказал неловко, — говорит Юстиниан. Он смотрит на Нису, лицо его выражает не то сожаление, не то раздражение. Мне хочется сказать ему, что он поступил плохо, но на самом деле он поступил так, как нужно. Юстиниан не плохой человек, он бы никогда не сказал ей таких вещей, если бы от слов не зависело все. А я и Офелла, наверное, и не смогли бы. Как в истории с котом по имени Вергилий.

Ниса прохаживается по салону самолета.

— Возвращаться домой тоскливо. Вам никогда так не казалось?

Она приподнимает веко иллюминатора, смотрит на изменчивый мир и хмурится. Офелла садится в мягкое, большое кресло.

— Бизнес класс, — говорит она мечтательно. — Надеюсь, вскоре мы окажемся в нормальной реальности, где нам подадут икру или лобстера с маслом.

— На самом деле не всегда подают икру, — говорю я, а потом смотрю в потолок. Мне чудится какое-то смутное, на границе восприятия находящееся жужжание. Мне это неприятно, хотя мерные звуки я люблю. Даже удивительно, что мой взгляд не сразу натыкается на обширное, гуталиново-черное и блестящее пятно на потолке. Оно пузырится, словно под большим нагревом. Кажется, что вся субстанция кипит, а из непроглядно-черных пузырей выбираются, как из яиц, насекомые. Наверное, они похожи на саранчу. По крайней мере, вызывают у меня такую ассоциацию. Большие, с маленьких птичек размером, крылатые и длинноногие существа. Тем не менее изменчивые, как и все здесь — их силуэты, будто восковые, плавятся, затем выправляются, будто под руками невидимого скульптора. Наконец они, окончательно сформированные, вылезают из черной лужи, длинными, неестественно тонкими ногами вышагивают чуть клонясь влево, а потом замирают, будто каменные статуи. Из живого снова приходят в неживое.

Процесс этот происходит медленно, у меня на глазах только две саранчи умудряются выбраться из формирующей их субстанции. Мне кажется, это нечто вроде улья. Или мастерской.

Меня одновременно пугает и завораживает эта тонкая и постоянно нарушаемая граница между тем, что можно назвать неживым и тем, что с необходимостью нужно признать живым.

Я указываю рукой наверх. У лужи в ровный ряд вниз головой висят эти существа, то ли наросты на обшивке, то ли статуи, то ли насекомые. Их много, и меньше не становится. Я читал в книжке, что на Востоке, в стране Чжунго, где, говорят, боги тесно связаны друг с другом, оттого и народы там дружны, есть целая каменная армия. Вот и саранча выглядит как отряд неживых солдат. Папа говорил мне, что прежде первой настоящей жизни, возникшей на земле, старых-старых бактерий, способных обитать на дне Океана или в жерле вулкана, было что-то, что живым назвать еще было нельзя. Это были склизкие комки, поглощавшие разные вещества. Они назывались коацерватными каплями. Из всех признаков, свойственных живым существам, у них было только поглощение. Вот так, живые существа еще не начали смотреть телевизор и играть в теннис, у них не было предвыборных дебатов, крыльев и двух рядов зубов. Но был обмен веществ.