Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

– А что Святополк? Неужели дал спокойно Тугарину вернуться в Дикое поле? – спросил воевода внезапно осипшим голосом. Обычная вроде бы история его глубоко задела. Должно быть, отклики былого.

– Святополк нынче другим занят. Шепчут, грезит о княжеском троне, недосуг ему по степям за царевичем гоняться. А погорельцам выделили по два пол уша на душу и предложили под Титьково расселиться. Только кто ее, сиротинушку, к себе-то там возьмет? Кому нужен лишний рот? Вот пока ко мне и прибилась. Среди моих ежат и ей место нашлось.

Огляделся Рагозя – и впрямь вдоль стен ежи ползают, фыркая и водя из стороны в сторону мордочками. Как же он их сразу-то не приметил? Неожиданно вздрогнул, вспомнил отца и мать: как проводил с ними время, как целовал их, и как смотрели они на него пустыми глазницами мертвых голов. Сколько раз после этого его руки обагрялись кровью таких вот девочек и стариков! Смог ли затереть их кровью свою память? Забыть, найти в забвении покой? Что и говорить, нет. Так почему именно эта девочка привела его сюда? Отчего ему так важно, чтобы она была жива? Стоит ли оно того? Может, встать и просто уйти? Много беглецов нынче в Полуденных землях, всем не поможешь.

Встряхнул мужчина головой, затем решительно стянул с пальца заветное кольцо с когтистой лапой и протянул девчушке. Та опять испуганно отпрянула. А он подумал: «С перстенька все началось, пусть им и закончится». Зачем ему теперь перстень? В Крепи рыцаря и так найдет. Не нужна ему помощь колдунов, с инородцем он и голыми руками управится.

– Ты точно того желаешь? Не пожалеешь потом? – спросил дед, осторожно беря драгоценность вместо приемыша.

Рагозя кивнул и пояснил:

– Продашь, на вырученные деньги устроишь ее судьбу. Мне эта вещь больше не надобна. Только помни, она заговоренная, не продешеви.

Старик кивнул, завернул перстенек в тряпицу и упрятал за пазуху.

– Ты пей, пей варево. Еще подолью. Оно из трав с перекрестка семи дорог. Три травинки собрал при лунном свете с одной дороги, две – ровно в полдень с другой, остальные, – хозяин хитро улыбнулся, – разные люди принесли. Не скрою, удивил ты сильно. Не ожидал, что судьба сиротинушки заставит тебя с таким добром расстаться. В другой раз прослезился бы. Да только души нынче дороги…

Гость еще раз отхлебнул от варева, и тут голос старика утратил прежнюю резкость, а слова смысл. Голова воеводы поникла, и, перед тем как провалиться в беспамятство, увидел он на стене перед собой чучела с мордами волколаков: черной – Алуара и белоснежной – его брата, Алиара. Они смотрели на него прямым, открытым взглядом красных глаз и улыбались, показывая молочно-белые клыки.

Когда пришел в себя, очаг не только остыл, но весь покрылся инеем. Халупа опустела – ни старика с девочкой, ни ежей, ни волчьих чучел в ней не наблюдалось. Лишь совиные перья, как снег, лежали на золе. От холода тело онемело, он с трудом поднялся. В голове было пусто, внутри царила серая долина. Поднес руки к лицу и понял, что ничего не чувствует! Впрочем, в его состоянии сказать, что он что-то «понял», было бы неправильно: ему не надо было думать, не надо было переживать, требовалось лишь следовать заложенным инстинктам, тому, на что он сам себя обрек: найти и убить. Одно хорошо, что он твердо знал – где и кого.

Приготовления к трапезе на Лобном холме подошли к концу. К кургану Воина, чьи потомки основали Дятлову крепь, потянулись вереницы людей как знатных, так и не очень: смерды и мастеровые, ратники и витязи, ватажники и перекаты, купцы и владетели — все, кто мог держать оружие, кто не был калекой или древним старцем. Каждый по статусу нес богатые дары, яства и бражные напитки. Ждали чуда, особого знака, ведь не каждый день на Княжий град в поход собирались, любич с любичем, данник с данником сразиться готовился. Мир, привыкший к проявлению волшебства, не мог обойтись без волшбы.

Люди кланялись Воину, чья каменная голова высилась над входом в курган, и продолжали движение к Идолам Многоликих, хранителям Яви и ее созданий, молниям в сердцах человеческих, огню во тьме кромешной.

Вокруг Капища шел земляной вал. По его гребню горели крады — священные костры. Круглые урны с раскаленными углями стояли в широких проходах через каждые два шага. Второй вал выступал внешней границей святилища. Именно в пространстве между этими валами – в требище — и расстилали на притоптанном снегу скатерти с коврами, выкладывали жертвенную пищу, готовились к сотрапезничеству.