Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

Пастух как был, так и вбежал в реку, перебрался на другой берег и мокрым понесся вдоль него. Ветви кустов били по лицу, царапали кожу, сбитое дыхание обжигало грудь. Но он ничего не замечал. Добежал и встал истуканом. Разум отказывался верить глазам: бревна от избы мельника валялись так, как если бы ими поиграли в городки. Самого дома не было! От мельницы также мало что осталось. Он еще раз оглянулся. Вокруг ни души, ни животины, ни трупов. Только дым, запах гари, слом и горы щепок от разбитой утвари.

Темнело. Слишком насыщенное бордовым солнце почти скрылось за холмами. Свет медленно отступал перед фиолетом ночной тьмы. Тут до пастуха донесся то ли стон, то ли крик. Он пронзил тишину и шел от ближайшего холма. Паренек встрепенулся и побежал на звук. Когда обогнул холм, о Род изначальный, рядом с кустом черемухи увидел ее . Только… она лежала без движения, словно глубоко уснула. Ее космы рассыпались по земле громадным кленовым листом, на сарафане темнели грязные пятна. Казалось, белесый пар исходил от нее, неторопливо устремляясь вверх.

Над телом девушки склонился незнакомый мужчина в кольчуге из переплетенных крупных колец, с мечом в ножнах и накинутым на правое плечо клетчатым плащом. Что тот делал: трепал ли ее, бил ли, оттащил от двора — стало неважно. Негодяй убил Милаву! Все остальные мысли разом исчезли. Пастух перехватил посох и осторожно подкрался к убивцу. Он ему отомстит! В этот момент юноша почувствовал себя другим: не тем, кто боялся подраться, не тем, кто убегал в долы от обидчиков, а тем, кто способен постоять за себя, за своих, за любимую. Но когда занес палку над головником, то вместо ожидаемого удара сам провалился в забытье.

Очнулся от холодного душа. Кто-то вылил на него целую бадью воды!

— Да чтобы вас… – закричал он и тут же захлебнулся от второй порции.

— И тебе не хворать. Что ж ты так, лихая порода, со спины и сразу в голову метишь? – послышался голос откуда-то сверху.

Глаза не спешили открываться, но лежать на земле, когда шишки упираются в бок, а рубашка прилипает к телу, то еще удовольствие. Паренек приподнялся и увидел рядом с собой прислонившегося к березе незнакомца, того самого, кто зарезал Милаву. Лиходей был коренастым, среднего роста, с внимательными серо-голубыми глазами. Ровные когда-то темные власы торчали сальными кончиками. Усы опускались к клиновидной бородке. Кроме меча с рукоятью в виде девы, сплетенной в танце с медведем, к его поясу были пристегнуты небольшой топорик и нож. Пах мужчина терпко: сосной, мхом, потом и кровью. По каким-то малоприметным признакам пастух определил, что головник скорее переруг, чем любич, может быть, нет, точнее лех. Рядом валялись две треснутые старые бадьи.

– Хорошо, ты хоть живой. Поторопись, надо уходить дальше в холмы, здесь опасно разлеживаться, – сказав эти слова и решив ускорить события, убивец уверено подошел к юноше, одним рывком поднял его с земли, встряхнул и легко отбросил на два шага от себя. Пастух только ойкнул, от такой встряски он едва опять не повалился на землю.

– Бери сумы, ноги в руки и по-бе-жа-ли, — последнее слово убийца протянул.

Бежать? Куда? Зачем? Немного кружилась голова. Один глаз не открывался. Парень заставил себя вторым глазом окинуть взглядом местность. Ни девушки, ни свежей могилы, ни погребального костра. Хотел было спросить, но ладонь леха нервно сжалась, и пастух испугался. Желание оказать хотя бы видимость сопротивления пропало.

— Там мои овцы.

— Беги, не оглядываясь, пока не скажу остановиться, – зашипел убивец и добавил: – Какие еще овцы? Ты вышел из тумана, а в том тумане, поверь мне, прячется такая жуть, с которой лучше не встречаться. Так что были с тобой овцы или нет, не важно. Их уже нет, как нет и твоей веси. Все погибли, всё разрушено. А теперь шустрее…

Увы, с овцами не прокатило. Разбойнику отара оказалась не нужна. Пастух тяжело вздохнул и побежал на юг, прочь от родной веси. Он не до конца поверил убивцу, но это не мешало бояться его. В незнакомце чудилось что-то невероятно свирепое. Кроме того, не верилось, что лиходей один. Где-то рядом были еще такие же. Они лишь по каким-то причинам не показывались. Не мог же убивец в одиночку сотворить такое с мельницей и домом мельника? Или все же со всей его весью? И как там овцы? От подобных мыслей стопорилось сознание. Однако рваный бег подействовал отрезвляюще. Требовалось тщательно следить, куда ставишь ногу. Подверни он сейчас лодыжку, что с ним будет? Острота переживаний на время стерлась.