АlshBetta - «Казыклы» значит Колосажатель [СИ]

Светлые волосы княгини наконец распущены и свободно рассыпаны по плечам, глаза прикрыты, но не в предсмертной агонии, а потому что мать убаюкивает ребенка, кожа не бледная — светлая.

Илона теперь такая же, как и он. Они — одно целое.

— Как мы его назовем? — спрашивает княгиня, поглаживая лобик сына.

Доверчиво прильнувший к ее груди, он больше не кричит и не плачет. Чувствует любовь матери.

— Так, как ты выберешь, — не решающийся подойти ближе, Влад стоит не далее трех шагов от жены, внимательно наблюдая за лучащейся нежностью картиной.

Княгиня в белой открытой рубашке. Кружева по бокам ворота, расклешенные рукава, узор из маргариток по шву на талии — само совершенство.

Загадочно посмотрев на мужа, девушка отвечает:

— Владлен.

Нахмурившись, Дракула переспрашивает.

— Владлен?

— Влад, — она ласково улыбается малышу, наклонившись и поцеловав розовую щечку, — он будет как отец. Он всех спасет и одолеет.

— Рожден чудовищем, и будет всех спасать? — вампир едва ли не фыркает. Вспоминает о всей той крови, пролитой ради этого создания, о том, что едва не стало с его матерью… и не верит. Добрая сущность ребенка остается где-то за чертой возможного.

— Чудовищами можно только стать, Влад. Ни ты, ни он не станете.

— Ты тоже с нами…

— Я тоже с вами, — она широко улыбается, с любовью посмотрев на князя, — и, благодаря тебе, мы всегда будем вместе.

Ее улыбка заражает Влада — он не удерживается и улыбается в ответ. Вся атмосфера спальни, все ее тепло и радость, сменившая боль и жуткие ритуалы на тягучую безмятежность, проникают глубоко в душу. Нельзя остаться безучастным.

Вздохнув, Дракула все же подходит к постели и все же присаживается рядом с притихшей женой.

— Он прекрасен, — заверяет она, чуть опустив простынку и показав Владу лицо малыша, — он наш.

Господарь смотрит.

С круглым личиком, пухлыми щечками, тоненьким носом и нежными крохотными губками, мальчик действительно прекрасен. У него материнские брови-дуги, а малость примявшиеся ото сна волосы знакомого аспидного цвета. Неужели правда его ребенок… не Монстр, не Дьявол, а его ребенок! Его сын?!

В душе что-то переворачивается. Ожидание увидеть иблиса тому причиной или же то, что ненависть просто отравляет сердце, пока тому на выручку не приходит любовь — неизвестно. Влад смотрит на мальчика, изучает его черты и понимает, что никогда на свете, даже потеряй весь мир, не смог бы поднять на него руку. И, наверное, как бы ужасающе это ни звучало, имей он возможность, не переписал бы последний год начисто. Все пережитое стоило счастья его маленькой семьи.

Момент не дает права на ошибку. И Влад, и Илона знают, что либо сейчас отец признает мальчика, либо этого не случится никогда.

А потому с невероятным облегчением, какое не передать никакими словами, княгиня встречает то, как Господарь наклоняется к ребенку. Целует его — твердо, ощутимо, но все же с любовью — в крещеный лоб.

— Влад, — произносит, приняв такое имя. Признав младенца. — Влад Дракула.

… И даже когда через пять минут в комнату вбегает испуганный паж и сообщает, что турки окружают город, желая отомстить за плененных, князь остается совершенно спокоен.

Именно в эту секунду, рядом со своей семьей, все-таки осознает все преимущества вампирской жизни и собственную непобедимость. Особенно для ненавистных варваров-захватчиков.

За Влада. За Илону. За Валахию и ее свободу.

Завоевателям — колья. Как и повелось.

Для них он на всю жизнь останется «Казыклы».

Темная и влажная земля. Чернолесья гул, притихнувшего сзади. Лучи солнца, катящиеся вниз. И укрывший всю опушку дым тумана…

Здесь победа! Турки негодуют. Султан взбешен, Валахию оставил, готовит новую войну, но когда сил поднаберется — неизвестно. На поле двести тысяч полегло. Войска же княжества утратило лишь восемь.

Колокола звенят — крещение здесь князя. Хоронят за оградой пленных турок, чьи свежие тела лишь только сняли со штыков. Их кровь на совести земли, на Иблисе, на Черте.

Отец счастливый, обнимая сына, губами теплыми его клыки целует… и жизнь здесь плещет, жизнь воркует, как пара белых голубей. Теперь они, как талисман, всегда в господской спальне, у кровати.

Илона насыпает им зерно, когда ребенка нежно укачает.

Опять расшиты серебром ее забытые, нарядные одежды. Вконец оставлена во тьме камиза, сброшенная на пол.

И смех ее и нежен, и приятен… и переливист, и нагляден… и счастье есть, оно живет. В ней. В нем. В Владлене.