Lutea - И снилось ворону, что был он лисом [СИ]

— Эй, ну ты чего разволновалась так? — я мягко улыбнулся и шагнул ближе. — Ну да, я оказался вовсе не юнцом с буйством гормонов, а опытным, давно умершим шиноби — и что с того? Всё это время я был настоящим, только что в неродном теле.

— Но зачем тогда вы?..

— Ты, я настаиваю.

— Зачем ты… — Минори вновь отвела глаза, — целовался со мной?

Нет, и всё же женщины, хотя и все разные, порой бывают ну абсолютно одинаковы. Мы тут с её родственничком чуть ли не гражданскую войну задумали — а она переживает и гадает, почему я её поцеловал. Впрочем, благодаря этой предсказуемости было время придумать ответ — вернее даже, вспомнить давно придуманный и использованный.

— Потому что мне этого захотелось, — с блестящей честностью ответил я, теперь подойдя совсем близко. — Потому что девчонки нашего клана — это нечто, и ты великолепно держишь марку. Ты искренне нравишься мне, Минори, и раз уж мне теперь вновь пятнадцать, я решил, что попробовать стоит, — я почти виновато развёл руками. — Или нет?

— Да, конечно да! — она просияла и бросилась мне на шею, обвила руками, но из-за возникшей разницы в росте лицом прижалась к моей груди. — Ками, я… я правда рада, Изуна!

— Я тоже, моя хорошая, — я ласково погладил девушку по голове. — Возможно, хоть в этой жизни мне удастся побыть счастливым, — а что? Не стану же я говорить, что всё было по причине наличия у меня шкурного интереса в учиховских генах? Девушкам, как правило, романтический бред нравится куда больше логичных доводов.

— Я сделаю всё, чтобы ты был счастлив, — клятвенно пообещала она. — Ты заслуживаешь этого, как никто.

Что ж, ты сама подписалась, никто тебя за язык не тянул.

— Спасибо, — шепнул я и мягко поцеловал Минори.

Будущее обеспечено — осталось всего только разобраться с настоящим.

Глядя на шиноби перед собой, бессознательного, бледного, я хмурился и задавался вопросом: «Не перестарался ли, когда хватал его, Саске со своим Мангекью?» Но, кажется, мой друг всё же не переборщил со своей новой игрушкой — пленник завозился и, шумно втянув носом воздух, открыл глаза, сфокусировал взгляд на мне.

— Изуна? — его голос был ещё слаб. — Что это значит?

— Спокойно, Шисуи, сейчас я всё объясню, — я опустился на стул напротив него. — Дело в том, что нам с тобой необходимо обсудить один план, а в деревне это делать было опасно.

— Так где мы? — он окинул быстрым взглядом стены, явно надеясь понять ответ сам. Зря стараешься, я позаботился о том, чтобы помещение не сказало тебе ничего.

— В гостях, — уклончиво ответил я. — Ты готов выслушать меня?

— А разве у меня есть выбор? — невесело усмехнулся Шисуи, но стальной блеск в глазах его выдавал. — Но я по-прежнему не понимаю, что за дело у тебя ко мне, ради которого нужно было устраивать подобное действо.

— Терпение, сейчас расскажу, — произнёс я и, пристально на него глядя, заговорил: — Видишь ли, Шисуи, у нас с Саске родился небольшой план: совершить то, что некогда планировал его отец.

— О чём идёт речь? — он прекрасно справился с собой и удержал маску.

— О восстании клана Учиха, — совершенно спокойно ответил я.

Вот теперь Шисуи помрачнел.

— Не знаю, откуда вы узнали, — проговорил он, — но вы не станете.

— Ещё как станем, — уверил его я. — Клан Учиха был незаслуженно притеснён — что я мелочусь, истреблён главами Конохи, — однако меня и Саске подобный расклад не устраивает, как уверен, и многих в клане, если им рассказать.

— Что ты имеешь в виду под «истреблён»?

— А разве Итачи тебе не говорил? — я изобразил удивление; ну разумеется Итачи не сказал ничего даже лучшему другу — это же сверхсекретная информация его обожаемой Конохи! — По пути в столицу Учихи были отравлены в забегаловке на дороге, а затем бойцы Корня обставили всё, как нападение. Итачи, шпионивший за кланом по приказу деревни, видел, как это произошло.

— Этого не может быть, — ровно произнёс Шисуи.

— Может. Информация из надёжного источника.

— Я всё равно не верю.

— Шисуи, меня всегда восхищала твоя преданность лучшему другу, однако пойми и признай: Итачи такой же человек, как прочие, тоже не без греха. Его грех — в том, что семье он предпочёл деревню и, став во главе клана, начал вести политику, в результате которой Учихи оказались под Конохой.

Он ничего не ответил, опустил голову. Всё это время я совершенно не зря взращивал его доверие ко мне, был с ним максимально открыт, привязывал к себе; теперь у Шисуи на одной чаше весов слово никогда не обманывавшего его в глобальных вещах предка, а на другой — слово лучшего друга, расчетливого политика, преданность деревне которого для него не секрет. Понимаю, выбор труден; потому я и не торопил, молча наблюдая за внутренней борьбой. В конце концов, он тихо спросил: