Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

Акустическая атака дочерей Гракха только поколебала громоздкую махину тучи, и та, с громким чмоканьем всосав зеркальную розочку, ещё больше насупилась.

Октавиан со всей прыти устремился к стадиону, Пятница и Бальба – за ним.

– Слушай, мне это не кажется? – Бебио смотрел, как между двух широких спин с горизонтальными полосками загораются, вытягиваясь в высоту, полосы вертикальные – разноцветные и прозрачные.

– Нет, не кажется, – Пепио замер, присматриваясь к странному явлению. Сейчас, когда сумерки стали стремительно сгущаться, свечение было отчётливо заметно.

Бебио бросил весло и пустился догонять друзей, Пепио побежал за братом.

– Шеф-маэстро, а шеф-маэстро, но как мы спасём Песню? – Бебио пристроился сбоку, немного позади. – Нам что, надо будет петь хором?

– Да, как мы будем петь хором, у нас же нет голоса! – Пепио пристал с другой стороны, на таком же расстоянии.

– Достаточно того, что вы меня услышали, – обернулся Октавиан.

Радужное сияние над его головой вытянулось сияющей аркадой, круто забирая к стадиону и далеко обгоняя пятерых товарищей. Сейчас все двигались по дорожке разноцветных отсветов, дрожащих под ногами.

Люди, бежавшие им навстречу, прочь от амфитеатра, завидев странную процессию, нёсшую один из концов радуги, останавливались и шли следом.

На стадионе тем временем творилось нечто невообразимое. Часть зрителей смотрела на чёрную тучу, поглотившую останки зеркальной полусферы, часть – на одну из трибун, откуда в воздух неслись стрелы живого, разноцветного огня.

Радуга, вспыхнувшая в полутьме, явно была не капризом природы. Жители острова тут же сочли её знаком сил, бросивших вызов ночи, правившей здесь последние пять лет. Кто – в театральные бинокли, кто – в подзорные трубы, люди смотрели на принцессу. Солнечная корона над её головой разгоралась всё ярче. До Ногуса, барахтающегося в море выжатых лимонов, никому не было дела.

– Пой, девочка! Пой ещё! – умоляли люди. – Подари солнце!

Унция закрыла глаза – заветное звучание становилось ближе с каждой секундой.

– Да, девочка, пой! Спаси моё шоу! – магу удалось пробраться к микрофону. – Дай свет! – возопил он отчаянно. – Св-е-е-е-е-е… – его голос вдруг поплыл, поднимаясь выше и отрываясь от горла, пока не загремел из чёрной дыры, разверзнутой над стадионом.

– Та-а-а-а! – загудело басом. – Ма-а-а-а… – продолжилось баритоном. – …Ла-а-а-а! – подхватил тенор. – …А-а-а-а-а-а-а! – запищал фальцет, пикируя в начало субконтроктавы. – Све-е-е-е-е… – вновь принял эстафету бас, страшно кривляясь и заново карабкаясь вверх в неимоверной расхлябанности тембра.

Лицо иллюзиониста исказила гримаса отвращения, а следом и ужаса, щёки запрыгали, губы задрожали, и вся его тонкая и длинная фигура затряслась, превращаясь в веер мутных колебаний. Веер смёл микрофонную стойку, и из его створа вылезла трость с фрачным галстуком кис-кис под набалдашником. Поплясав на конце, трость потеряла равновесие и шлёпнулась в кучу лимонов.

Люди на трибунах застыли, глядя, как лучи прожекторов, меняя траекторию, устремляются к чёрному нёбу гигантской пасти.

– Све-е-е-е-та-а-а ма-а-а-ало-о-о-о! – дьявольской сиреной завывал голос.

В тот же момент радуга перехлестнула стену амфитеатра, целиком перемещаясь внутрь. Она волшебной шапочкой повисла над головами людей, отодвигая страшный голос от трибун.

Встав с мест, все смотрели на арену, по которой в эскорте двух тельняшек и двух фраков двигалась невысокая мальчишеская фигурка. Именно эта фигурка заставляла яркую разноцветную дугу гнуть спину.

Второй конец радуги тоже зашевелился, спускаясь по проходам, пока не оказался с противоположной стороны огромного стадиона.

Словно не замечая тьмы, разверзшейся над их головами, мальчик и девочка шли навстречу друг другу, и с каждым их шагом радуга становилась всё ярче, а её цвета сочнее.

Унция шла с закрытыми глазами, и ей стоило немало сил идти, а не лететь. Краски семи волшебных морей сливались одна с другой, быстрыми штрихами восстанавливая черты Октавиана, одну за другой, отчётливо и ясно. И когда его образ был завершён окончательно, она остановилась и разжала ресницы.

– Песня? – Октавиан, не отрываясь, смотрел на лучики, мерцающие в уголках её губ. – Это ты?

– Нет, – принцесса сделала ещё шаг. – Ты не узнаёшь меня? – сейчас она могла дотянуться до него рукой.

Он вглядывался в лицо, как две капли воды похожее на лицо Айоды.