Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

– Я, – Айода всё больше сливалась с небом, – и твоя девочка-улыбка!

– Ты бросаешь меня? – он в замешательстве смотрел, как верная спутница тает прямо на глазах.

– Я всегда… тобой!.. – прозвучало уже из пустоты.

В тот же миг со стороны холма донеслось знакомое сопрано, а следом одобрительный гул множества людских голосов, и на глазах Октавиана и матросов голый бок волшебной луны начал покрываться пёстрым цветочным ковром.

Пятница и Бальба ещё гребли, когда лодка ткнулась в берег, занавешенный фантастическим пейзажем. Картина лавандового поля и холма подрагивала, и в такие моменты становились видны силуэты Скалистых гор и торчащей в стороне Зелёной башни.

Солнце ещё не ушло в море, но в воздухе сгущались неестественные сумерки. Ещё выше луны и раковины по небу расплывалось огромное чернильное пятно с прилипшей к нему зеркальной полусферой.

– А вот и она, – сквозь зубы заметил Пятница, – чертовщина, сожравшая наш крейсер!

Бальба выдернул весло из уключины, глядя вверх, словно метясь.

– Не смотрите на неё так, – Октавиан положил руку на весло. – А то она ещё больше набухнет!

Друзья выпрыгнули из лодки и поспешили в сторону холма, сквозь дрожащие склоны которого проступали конструкции гигантского стадиона.

Лиловая нива вокруг была изрыта упавшими цветами, среди которых барахтались игуаны с саблями и серпами.

– Ха! Это похоже на кинематограф, где вместо простыни – раскрашенный пар, – заметил Бальба, угощая веслом игуану-воина. Но тот как ни в чём не бывало побежал дальше, махая саблей.

Порыв ветра донёс новые возгласы одобрения и аплодисменты – на луне среди полей заблестели озерца живой воды.

Октавиану показалось, что настороженное звучание сумерек отступает перед голосом Айоды. Но тут меж свинцовых бугров, которыми пучилась туча, прорезалась чёрная, волнистая трещина рта. Один из его краёв расширился, затрепетал от напряжения, и поверхность серебряного шара вновь стала голой.

Туча медленно потекла вниз, всё отчётливей являя неимоверно раздутую физиономию человека-бегемота. Грянул гром.

– Спасайтесь, дети мои! – из нарисованных кустов выскочил бледный седой человек в мантии кантора. – Я всегда знал, что не скрипка, не альт, а орган, орган! – истинный инструмент дьявола!

Заметив рогатого и чумазого Бальбу, он побледнел ещё больше, осенил себя крестным знамением и понёсся прочь.

Следом из тех же кустов вынырнули взлохмаченные близнецы Бебио и Пепио.

– Шеф-маэстро! – Бебио ненароком пронзил ящерицу с серпом и замахал руками, словно отгонял осу.

– Спасайтесь! – Пепио был так напуган, что не выказал удивления от встречи.

Октавиан бросился к скрипачам.

– Вы здесь, мои добрые друзья! – он радостно их обнял. – Вот так удача! Теперь мы легко спасём Песню!

Но близнецы его энтузиазма не разделили.

– Забудьте об этом, маэстро, – Бебио освободился из объятий.

– Даже не думайте туда ходить! – Пепио била нервная дрожь.

Внутри тучи заклокотало, и чёрный потёк пополз к яркому поплавку солнца, окунувшегося в залив.

– Без нас Песня погибнет, – Октавиан с надеждой смотрел на скрипачей, – а я знаю мелодию, которая поможет! – он огляделся, на чём бы записать ноты.

– О, на свете миллион песен! – в глазах Бебио блеснули слёзы. – Одной больше, одной меньше, от этого ничего не изменится!

– Да, уйдёмте вместе, маэстро, – взмолился Пепио. – Без вас мы играли одну пустую посуду!

Октавиан отступил в сторону:

– Да, всё так и было… – произнёс задумчиво. – Голос звал на помощь, но слышалась такая сомнительная нотка… Не думал, что это будут голоса моих братьев-музыкантов!

Он развернулся и быстро зашагал в сторону холма – с каждой минутой Айода звучала всё глуше и глуше.

– Может, вы поплывёте с нами? – Бебио с надеждой кинулся к матросам.

– Песня этого малыша спасла нам в океане жизнь, – Бальба вручил ему весло. – Нельзя платить ей такой чёрной неблагодарностью.

Неожиданный порыв ветра пронёсся по берегу, едва не свалив людей с ног, и в тот же миг Октавиан узнал голоса сестёр. Прима, Секунда, Терция, Кварта, Квинта, Секста и Септима кричали во весь голос.

– Берегись! – махнул он друзьям, пригибаясь к земле и зажимая уши ладонями.

Последовал ещё более мощный порыв, а чаша на подбородке тучи задрожала и взорвалась облаком зеркальных осколков.

Осыпав берег залива блестящим звездопадом, осколки унесли с собой и луну, и холм, и хрустальный Колизей. Пространство как-то сразу прояснилось – лавандовое поле с ящерами уступило место исконному природному ландшафту с конструкцией гигантского стадиона.