Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— О-у! — отозвалась фигурка.

— Долгой жизни-и!

— Эй-ей!

Фигурка замахала в ответ.

Эльга несколько мгновений постояла, вбирая в себя букет, который мысленно назвала «Расставание», и полезла в фургон.

— Долгой жизни, Арья, — услышала она Сарвиссиана.

— А госпожа мастер здесь? — спросил задорный девчоночий голосок.

— Мы уже уезжаем, Арья.

— Я только спрошу.

— Ну, спроси.

Сарвиссиан забрался на передок, уселся, завозился на скамье, спиной морща полог, а в фургон к Эльге заглянули карие глаза, осина, жужелица и липовый цвет.

— Ой, вы — мастер?

Эльга кивнула. Девочка посмотрела подозрительно. Самостоятельная. Серьезная. Волосы под платком, пот застыл на щеках и шее грязными ручейками. Руки — в царапинах и цыпках.

— А вы точно мастер? Я других видела, они были старше.

Эльга показала печать на запястье.

— Ты хотела что-то узнать?

— Ой, да!

Арья приподнялась, почти легла животом на дощатый задник, чтобы быть к Эльге как можно ближе.

— А вы можете…

Ей не хватило дыхания, и Эльга не смогла разобрать последние слова.

— Что?

— Мне бабушка рассказывала, — подставив ладонь, зашептала Арья, видимо, желавшая, чтобы ее не подслушал Сарвиссиан, — что раньше мастер листьев им портреты делал, которые как бы новости о далеком человеке показывали.

— Новости?

— Ну да!

Эльга недоверчиво качнула головой.

— Нет, не знаю, возможно ли такое.

— Она говорила, что прошлый мастер делал портрет человека из листьев, а когда тот уезжал, далеко, в мастерские или в войско, или по торговле вот, куда угодно, то по портрету видно было, все ли с ним в порядке, не заболел, не ранили ли.

Эльга задумалась.

— Тебе очень надо?

Арья кивнула.

— А до зимы потерпит?

Девочка потерла щеку ладонью и кивнула снова.

— Я к зиме обязательно этому научусь, — сказала Эльга. — Сейчас я пока не знаю, как это сделать. И нужен будет второй человек. Тот, о ком новости. С него, я думаю, букет надо набивать. Но это после лютовня. Дождешься?

— А вы обещаете?

— Да.

Повеселевшая Арья отлепилась от борта.

— Вы только не забудьте.

— Не забуду. Долгой жизни, — улыбнулась Эльга.

— Легкой дороги.

Размышляя о новостном букете, Эльга не заметила, как фургон тронулся, и понукаемые возницей лошади потрусили за ограду. Солнце прыгнуло лучом в прореху на матерчатой крыше, в воздухе затанцевали пылинки.

— Госпожа мастер, слышите? — спросил Сарвиссиан.

— Что?

— По Хаюму девчонка сохнет. Арья-то. А он, вишь, в мастера надумал. До зимы Ильма его, конечно, не отпустит, да он и сам понимает, что семья без него не выдюжит, ни урожай не соберет, ни торговлей не заработает, а вот с весны он хочет в Чугрин податься, там какой-то мастер хитрый живет.

— А тридцать эринов?

— Так дадут, наверное. Ну, а Арья-то, вишь… Славная девчонка, мать в прошлом году умерла, с бабкой одной и остались.

— Я приеду зимой.

Дальше они не разговаривали. Сарвиссиан следил за Глицей и Анникой, негромко торопил их, его тень за пологом умудрялась и пить из маленького кувшинчика, и перекусывать хлебом и сыром, не отрывая глаз от дороги.

Эльга набивала букеты.

В голове ее собирались из листьев тысячи образов и букетов, в них присутствовали люди и животные, жили свет и счастье, дышало небо. Хотелось запечатлеть сразу все. Но разве это было возможно? Такое ни в один букет не уместится. Да и, наверное, одному грандалю под силу сделать большое-большое панно, в котором каждый бы находил свое.

Нет, это на будущее. А пока Эльга набивала по памяти избы, Арью, осинник под ветром, далекое поле. Где-то, она чувствовала, ухватывались нужные нотки, и букет начинал словно бы светиться (его она потом откладывала), а где-то пальцы топтались на месте, сомневались, что-то уходило из души, картинка ломалась, выцветала, приобретая мертвый и бесполезный вид, так что приходилось безжалостно шелушить доску.

Она устроилась на сене и одеялах. Клубни перекатывались в ногах. Рука ныряла в мешок, нужные листья липли к подушечкам пальцев. Какое-то время мысли ее укладывались в простые узоры, потом Эльга поймала себя на том, что из раза в раз пытается изобразить мертвый лес, убитый мастером смерти.

Почему вдруг?

Береза, липа, листья, свернутые в черные, плотные трубочки — это стволы и ветви, воздух — светлая, серебристая ива, застывшая пустота между стволами, ничто, ни печали, ни грусти, лепестки черники — тихим покровом понизу.

Эльга отстранила букет.