Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Фитиль светильника выпустил язычок розоватого пламени, и Фаста спрыгнул на пол. Унисса ушла на кухню.

— Для тебя, кстати, это тоже очень важный день, — сказал Фаста.

— Почему? — спросила Эльга.

— Не могу сказать.

— Боитесь? — прищурилась девочка.

— Нет, — мотнул косматой головой Фаста. — Я не могу сказать, потому что уже этого не сказал. Ты потом поймешь.

— Я и сейчас это понимаю, — сказала Эльга. — Для вас этот разговор уже был.

— Да, — грустно улыбнулся Фаста, — был. Очень много всего — было. Хотя оно еще только будет. Иногда в этом трудно ориентироваться. Знаешь, что? — он присел перед девочкой. — Я дарю тебе этот букет с правильным мной.

Эльга помолчала.

— Потому что так и должно быть? — спросила она.

— Потому что это уже произошло.

— И это все, что вы можете мне сказать?

Фаста неожиданно стал похож на свой букет — повернулся так, что розовый свет светильника лизнул лишь половину лица. Вторая половина спряталась, но, невидимая, словно бы разрослась благодаря беспорядочно торчащим пегим космам.

— Я хочу тебе сказать… Я хочу сказать… — губы Илокея дрогнули. — Чтобы ты ничего не боялась, как бы тебе не было страшно.

— Мне будет страшно? — тихо спросила Эльга.

Фаста кивнул.

— Но я выдержу?

— В каждом человеке есть граница, предел…

Фаста вздохнул, моргнул серьезными глазами (прищуренным черничным, большим сливовым) и выпрямился. Под стук и звяк, доносящиеся с кухни, он подошел к столу, провел ладонью над макушкой и повторил:

— Предел.

И расхохотался. А потом подпрыгнул, пытаясь задуть светильник. Только Эльге это совсем не показалось веселым.

— Ило, помоги, — позвала Унисса.

— Бегу!

Фаста едва не своротил косяк, не попав в проем, потом попал и исчез, со свистом втягивая воздух и массируя плечо. Шум и звон на кухне возросли в два, а то и в три раза. Бум-бам-трям. Шипела вода, попав на раскаленную печь.

Предел.

Эльга составила два букета — свой и мастера — вместе. Фаста, застывший на подоконнике, не был живым. Глиняный, бумажный, лиственный человечек. Фаста с лицом из двух разновеликих половинок подмигивал и раздвигал губы в улыбке. Смотришь в упор — не шевелится. Отворачиваешь голову, бросаешь взгляд искоса — уже не ты, а он изучает тебя.

Как так?

Эльга повела ладонью. Букет дышал в руку. Словно приоткрыли дверку, и легкая утренняя прохлада скользила между листьями, покалывая кожу.

Фаста смотрел насмешливо. Где, спрашиваешь, легкость? Она в твоей голове. И в твоих ногах. И повсюду.

Эльга вдруг обнаружила, что оставаясь на месте, неосязаемая, невесомая, как пушинка, приподнимается вверх, к потолку, а потом скользит еще выше, сквозь брус и доски, и комнату второго этажа, вдоль обмазанной глиной трубы под крышу и — ах! — вырывается в небо.

От высоты покалывало кончики пальцев. Но страшно совершенно не было, потому что и высота, и лавка ощущались одновременно.

Светлая синь распахнулась перед Эльгой во все стороны.

Город Гуммин остался внизу, представляя из себя серые, черные, желтые, светлые пятнышки крыш и прорехи улочек между ними. Скобкой вытянулся лекарский приход. Тонкой лентой разделил кварталы речной канал. Мгновение — и все это потерялось за облачным покровом, а вокруг заиграл, запел ветер.

Частицы воздуха закружили Эльгу, увлекая за собой. Выше, выше! Лети, девочка! Полыхнуло, рассыпалось сусальным золотом по покрову солнце.

— Эльга.

Эльга вздрогнула и стремительно вернулась с неба на лавку. Была ли там, вот вопрос. Пальцы вцепились в рамку — не оторвать.

— Садись к столу, — сказала Унисса.

— Да, мастер Мару.

Эльга оставила букет (жадные пальцы пришлось чуть ли не уговаривать) и пересела к тарелке, на которой дышал жаром кусок пирога.

— Горячий, — сказал Фаста, усаживаясь наискосок.

— Бери молоко, — сказала Унисса.

Эльга подтянула кружку.

— Мне тоже молока, если можно, — сказал Фаста. — В Гуммине хорошее молоко. А пиво как раз варят плохое.

Привстав, он приподнял кувшин и отхлебнул прямо из него.

— Ило, — с укоризной произнесла Унисса.

— Ой! — рассмеялся Фаста. — Проказничаю! А ты меня любишь! Любишь! Умница.

— Люблю, — сказала мастер.

— Представляешь? — обернулся к Эльге сумасшедший. — Кто я? Кто она? А человеку большего и не надо.

Он отхлебнул снова, поставил кувшин, но почему-то не сел.

— Иногда, — тихо сказал Фаста, — я вижу время после свой смерти. Это странное ощущение. Словно я пророс всюду и нахожусь везде. Словно глаза, как чирьи, выскочили по всему телу. Все чешется. — Он нахмурился и потянул носом. — А чем пахнет?