Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Их впервые ограбили. Три мужчины и четыре женщины окружили их фургон, наставили вилы и косы, вежливо, стыдясь самих себя, попросили отдать им еду и деньги. Эльга рассталась со всеми эринами, что имела. Впрочем, тратить их было некуда, разве что на доски, которые почти кончились. Мастер смерти ни в какую не желал становиться букетом, неизменно уничтожая и листья, и древесную основу.

Сарвиссиан с каждым днем делался все мрачнее.

— Скоро они отбросят всякое стеснение, — сказал он.

Люди шли и шли, утекали по дорогам от сумасшедшего мастера, как песок. Они были злы и измотаны. Фургон дважды попытались отбить, но Сарвиссиан действовал решительно, угостив кнутом и кулаками сначала женщину и подростка, на ходу с хриплыми криками ринувшимися разуздывать Аннике, затем — несколько часов спустя — трех угрюмых мужчин, вооруженных палками и большим мясницким ножом. Правда, во втором случае им откровенно повезло — нападавших спугнул воинский отряд, топающий в сторону столицы. Одного из бандитов поймали и без разговоров повесили.

В стоящем на отшибе местечке со смешным названием Безрыбье Сарвиссиан, темно-фиолетовый на правую половину лица, сказал:

— Госпожа мастер, я должен вывести Ильму с детьми из-под Гуммина.

— И куда? — спросила Эльга.

— На юг, на границу с калифатом. У меня там есть дом.

— Думаете, он туда не дойдет, дядя Сарви?

Сарвиссиан потер заросшие щеки. В глазах его плеснула неуверенность.

— Не знаю. Сначала он, наверное, с Краем будет разбираться.

— Не думаю, что он станет убивать всех. Ему же нужны слуги, нужны работники.

— А сколько тех живых останется?

Ответа на этот вопрос Эльга не знала.

— Я возьму фургон, — сказал Сарвиссиан.

— Хорошо, — кивнула она.

— Я припрятал несколько эринов, вам хватит на два-три месяца здесь. Но вы можете поехать со мной, если хотите.

— Нет, дядя Сарви.

— Просто, я считаю, здесь все же будет спокойнее.

Эльга кивнула.

— Едьте. Не думайте обо мне, дядя Сарви.

— Но как же…

Сарвиссиану было тошно. Он считал, что предает Эльгу. В узоре его души ядовитым цветом прорастали мелкие шарики мимозы. Повинуясь странному чувству, Эльга словно поймала этот узор в воздухе и выкинула дурацкий желтый цвет. Получилось как-то само собой. Словно на букете.

Сарвиссиан, вздохнув, поднялся.

— Долгой жизни, госпожа мастер.

— Долгой жизни, дядя Сарви.

Так она осталась одна.

Дни в ветхом постоялом дворе тянулись, как смола.

Старая хозяйка приносила ей завтраки и ужины, ни о чем не спрашивая и даже, кажется, в иное время ее не замечая. Эльга чувствовала, как гудит, трясется, кричит и стонет от страха Край, как брызжет во все стороны жителями, но в Безрыбье было тихо. Если и объявлялся вдруг шальной всадник, то скакал насквозь, не останавливаясь.

Доски кончились, а листьев — хоть отбавляй. Справа лес, слева лес, и прямо, если свернуть с кривой дороги, тоже лес. В нем Эльга и проводила почти все время.

Оказалось, складывать букеты можно и на земле, а если сплетать с травой, то букет словно парит в воздухе. Набивать мастера смерти она перестала. Пусть. Позже. А то пока перевод листьев один. Вместо разноглазого из-под пальцев на прогалинах и лужайках по всему лесу прорастала Эльгина память. Сидела под дубом за марбеттой мастер Мару, повернув голову, словно к чему-то прислушиваясь. Рядом надувал щеки смешной провидец Илокей Фаста, держа в руках кувшин с молоком. Жмурился на шелестящие березы Рыцек с усевшимся у него на коленях котом, тоже Рыцеком. Вот уж парочка!

Сидели на лавочке мама, папа и сестра. Плевали в небо жители Дивьего Камня. Отворачивался Шивван с лицом, похожим на полынью. Смотрел из окна титор Гельмих Астараго, вид его был задумчив. За спиной титора проступало — остролист, осина, яблоня — бледное лицо Каршетта.

Дальше, по берегу ручья шли строем воины командира Некиса, нес букет Сист, господин Некис, задержавшись, произносил последние слова Башквицам и Ружам, которые тесной, провожающей толпой высыпали к меже.

Плыл дым, белел в дыму старик в меховом малахае, неслись олени, на взгорках, кочках, пятачках свободной земли вдруг возникали мужчины и женщины, когда-то Эльге знакомые, улыбались дети, встав, махал рукой с фургона Сарвиссиан.

Медленно бродя среди деревьев, переходя от одного букета к другому, Эльга вдруг поняла, что ее тихий и славный Край прежним уже не будет. Вот он, весь здесь, в листьях, в лепестках и стрелках мха, а настоящий, тот, в котором она жила, истончился, растаял…