Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Ни один мускул не дрогнул на лице Осипа Башквица. Какая ни есть фантазия у госпожи мастера, а можно потерпеть, наверное, подумалось ему. Сколько тех дней осталось? Семь? Шесть? Можно, можно потерпеть.

— И долго нам так? — спросил он.

— До темноты.

— Дети не выстоят.

— Я начну букет с них, так что их можно будет отпустить раньше.

— Ясно. — Осип посмотрел на забор. — А это для чего?

— На этом я буду рисовать, — сказала Эльга.

— Нас?

— Вас.

— А Ружей?

— Их — с другого конца.

Осип Башквиц пошевелил челюстью.

— Как межа будет?

— Увидите.

Бородач фыркнул.

— Чего я в Ружах не видел? Кишок, разве что.

Развернувшись, он шагнул к своим, рассыпая огненный ворох краснолистой ненависти к жителям соседнего местечка. Эльга не слышала, что он говорил — в палатке с листьями она набивала сак, который, пожалуй, и вытащить наружу, чтобы не обрушить саму палатку, уже не представлялось возможным.

Листья в кучах шуршали, ластились, норовили коснуться пальцев. Предвкушали. Мастер, мастер, возьмите нас! — шелестели они. И нас! Мы ляжем без изъяна, мы умеем. Мы в такой узор сложимся — ахнете. Все ахнут!

Их потаенное, сладкое ожидание передалось Эльге.

Букет развернулся перед глазами — хоть лови из воздуха и тут же переноси на доску. Удивительная получится работа!

У готового забора — караулом — стоял воин. Еще один, на всякий случай, держался рядом с Башквицами, чтобы, видимо, пресечь любое покушение на Эльгу или на Ружей, если они здесь окажутся. Он упражнялся с мечом, выбивая из поставленной торчком колоды глухие звуки и желтую щепу.

Эльга вытянула сак и протащила его к забору.

Башквицы уже расселись. Осип расположился в самом центре. Дети при появлении мастера по негромкому окрику мгновенно взлетели на лавку, будто птицы на жердочку.

Эльга встала перед ними.

Она смотрела и видела строгие и не очень узоры из листьев осины и рябины, глубже — лещина и чертополох, оттенками — клен, ромашка, малина, где-то немного дуба, чуть-чуть чарника и ольхи, вяз, горечавка, слива.

Ах, как много всего! Замечай, разгадывай, что к чему, где злость, где радость, где скрывается давняя любовь, а в ком изо дня в день дышит зависть. Пальцы так и тянутся раздвинуть, поправить, изменить неровный завиток.

Эльга моргнула, когда все листья вкупе зашумели, зашевелились, заговорили разом. Сердито, обидчиво.

— Госпожа мастер, вы так перед нами стоять и будете?

— Гляделки, смотри, выпучила.

— Так и до темноты переглядываться можно.

— Да уж, мастер.

Оказалось, опять из времени выпала.

— Простите.

Эльга отступила к забору, раздернула у сака горловину, из которой темно-зеленой волной тут же выхлестнули листья. Оглянулась.

Башквицы смотрели на нее. Пять или шесть воинов смотрели на нее. Из-за дальней палатки в половину лица выглядывал Сист. Солнце ярко щурилось с неба, оценивая. Мастер или не мастер? Может, все та же глупая девчонка?

Эльга вобрала в себя теплый, прогретый воздух весны, коснулась кончиками пальцев крайней доски, другую руку опустила к листьям, словно устанавливая незримую связь.

И все вокруг пропало.

Остался только узор, сложенный в голове, и острое желание воплотить его в букет.

Аххх!

Листья разлетелись дугой, вызвав восхищенные охи среди Башквицей. Эльга не дала дуге осыпаться, всю ее перенесла на деревянное полотно, подровняла, подрезала, превратила в светло-зеленый фон.

Аххх!

Вторая дуга пролилась над первой и так же, повинуясь движению рук, будто разбилась о забор, проросла рельефом, слоями, лиственной шерстью.

Пальцы Эльги невесомо касались букета, туп-топ-топ, перелетали с места на место, там, здесь, и листья смыкали ряды, дыбились зубцами или — наоборот — стелились гладко, меняли оттенки и превращались в плечи, головы, лица.

Больше осины!

Тыр-ррррр! Добровольцы устремлялись из сака, подхваченные невидимым ветром. Так и норовили лизнуть руки. Мастер, мастер, вот и мы! Я вижу, я вижу, шептала им Эльга, не подведите меня.

Шелест Шорохи. Топоток пальцев. Где-то за спиной толпились иные звуки, бряки и скрипы, вздохи и хлопки ткани, разные голоса. Они не мешали, возможно, они даже не существовали, звенели эхом в одной лишь Эльгиной голове. В земле под ногами или в тени набежавшего облака тоже были сомнения.

А вот Башквицы сидели настоящие. Что старуха с краю, кажется, задремавшая, что стеклянноглазые братья-близнецы. Эльга оглядывалась на них, чтобы определить, уловить общий, объединяющий их узор. Они все были обычные люди, только с местечком через межу не ладили. Будто красные встревоженные, напряженные нити тянулись в сторону Ружина.