Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— Не буду спорить, — наклонил голову господин Некис. — Хотя от такой характеристики моего подчиненного я далеко не в восторге.

— Он исправится, — улыбнулась Эльга.

Господин Некис взял в руку ложку.

— Это почему?

— Он внутри не только осина, но еще дуб и ольха.

Господин Некис хмыкнул.

— Конечно. Это все объясняет.

— Он вас обязательно удивит.

— Сист? — господин Некис рассмеялся. — Возможно. Во всяком случае, мне хотелось бы надеяться. Пока он лучше управляется с посудой, чем с клинком.

Он склонился над миской.

Сист подоспел, едва Эльга расправилась с половиной ломтя, поставил стул сбоку, брякнул котелком, нацедил похлебки.

— Доброй еды, госпожа мастер.

— Долгой жизни, Сист.

Есть не хотелось, узор танцевал перед глазами, куда ни посмотришь, за что ни возьмешься — листья, листья, листья. Одни глядят исподлобья, как ершистый Ристак Руж, другие хмурятся, мнутся складкой, напоминая брови Осипа Башквица. Третьи и вовсе похожи на господина Некиса — твердо стоят разделительным строем. Некуда от них деться.

Эльга поводила ложкой.

Волокнистое мясо, поднявшееся со дна миски, походило еще на одно лицо. Крохотная травинка — один глаз, пустота — другой.

— Честно, я отошлю Башквицев назад, если вы не поедите, — сказал господин Некис. К губе у него прилип тонкий капустный лоскуток. — Я не шучу.

— Вы слышали когда-нибудь о мастере смерти? — спросила Эльга.

— А есть такой?

Эльга пожала плечами.

— Не знаю. Кажется, есть.

— Это вы ошибаетесь, госпожа мастер, — уверенно сказал господин Некис, сплюнув в ладонь то ли осколок кости, то ли твердый черенок. — Если мы говорим про мастеров, то, скорее всего, это просто великолепный мастер боя. Тот, что может убить противника с одного точного удара клинком, кулаком или просто коснувшись пальцем жилы на шее или особой точки между ребрами. Такие мне встречались. Возможно, ему поэтому и дали такое серьезное прозвище. Не удивлюсь, нет. Но некоторые глупцы, могу вам сказать, называют себя еще хлеще. Сокрушителями черепов, например. Костоломами. Вершителями. Кромсателями. Я встречал даже одного Великого Пронзателя. И все они были молоды и пьяны от первых успехов на дороге своего мастерства. Так что вы ешьте, ешьте.

Эльга кивнула.

— Я просто…

— Не важно, каков он, — сказал господин Некис. — Все дело в том, какие мы. Даже если ваш мастер смерти действительно страшен, разве это повод, чтобы бросить мне, как воину, защищать свой Край? Думаю, нет.

— Простите, — сказала Эльга.

Ей удалось затолкать в себя три или даже четыре ложки похлебки, сгинул, размылся, частично был съеден букет из мясных волокон, миска обнажила выщербленные стенки. Дно, конечно, не показалось, но господин Некис, кажется, удовлетворился и этим.

— Уфф!

Запрокинув голову, он по-местечковому выпил остатки своей похлебки и шумно выдохнул. У Эльги хватило сил лишь еще на одну ложку.

Порыв ветра принес сердитый лиственный шелест от забора, от лавок, от палатки. Ждут, ждут. Все собрались и ждут.

— Господин Некис, — решилась Эльга, — я, наверное, все. Мне бы сейчас обратно.

— А курица, жаренная в клубнях?

— Я не осилю.

— Нет, чтоб постараться. Неужели мне придется воевать с курицей за двоих? — Господин Некис посмотрел на Эльгу с легкой обидой и вздохнул. — Идите, госпожа мастер. Я же вижу, у вас одни листья в голове.

Эльга обрадованно соскочила со стула.

— Долгой жизни. Ой, доброй еды.

— Я приду посмотреть.

— Сколько угодно!

Солнце светило в глаза, ветер играл подолом. Башквицы толпились у приготовленных для них скамеек. Были там пять старух в платках, в широких, подвязанных на груди, расшитых малахаях; два старика в кургузых шеругах с рукавами и теплых штанах; два брата-близнеца лет семнадцати в простеньких свитках, с едва пробившимися темными усиками над верхней губой, глаза расставлены широко и бессмысленно поблескивают, как серые стекляшки; и были трое мужчин, основательных, бородатых, в свитках побогаче, раскрашенных на груди, головой у которых выступал знакомый извозчик Осип Башквиц.

Дети поодаль, кажется, те же, что носили листья, тормошили рябину и плевались из трубок диким горохом.

— Наконец-то!

Осип Башквиц, раздраженно кривясь, шагнул к девушке.

— Мы уже хотели уезжать, — сказал он, утирая шею свернутой в кулаке шапкой.

— Простите, — сказала Эльга.

— Чего теперь?

— Мне нужно, чтобы старшие сели первым рядом, вы — за ними, а на самую высокую лавку встали дети.