Александра Плотникова - Бешеный волк [СИ]

— Именем полуденного южного солнца призываю я духов Огня — встаньте стеной, оградите нас от мрака Бездны!

И второй раз пламя не слишком спешило на зов Старейшины. Ваэрден нервно оскалился. Он успел изучить Змея. Тот не любил пустых действий и многочисленных человечьих верований. Он никогда не взялся бы совершать обряд, не будь в его сути настоящей, зримой основы. Духи не отзывались. А это значило, что Темный в любой момент мог лишиться доверия селян. А чем это обернется… лучше не думать.

«Демон бы побрал эти безмозглые сгустки эфира!»

Ваэрден встал. Пошатнулся, едва удержавшись на лапах. Голова кружилась. Шаг, другой. Как в тумане он добрался до дерева, привалился боком к шершавому стволу, глядя, как Тореайдр сражается с упрямым южным костром.

«Эй вы там! Что вы о себе возомнили, не слушаться вздумали? Вот я вас совсем развею!»

В глотке заклокотало рычание, перед глазами плеснула Тьма. Тяжелое гудение наполнило голову, заворочалось, заворчало. Волк щелкнул пастью, словно собирался укусить непокорного зверя…

Пламя взревело и выметнулось ввысь косматым рыжим чудовищем. Змей удивленно вздрогнул, но тут же взял себя в руки, уже уверенно шагнул к следующему костру.

— Именем глубоких восточных морей призываю я духов Воды — встаньте стеной, оградите нас от мрака Бездны!

Если бы не дерево — валяться Волку брюхом на снегу, приходя в себя от внезапного толчка в плечо и гоняя черных мушек перед глазами. Голос змея теперь звучал невнятным гулом, один за другим вспыхивали огни Бешеный Волк думал только о том, как бы устоять и не сползти в позорный обморок. Тореайдр что-то еще вещал о повороте Колеса, о Жизни, Смерти и Времени, об одухотворенности сущего…

— Вот горе мое, — проворчал над ухом риану. — На ногах не стоишь, а туда же!

Его перебросили через плечо и отнесли обратно к Рейн. Почему-то стало холодно, словно мороз, все-таки пробравшись под толстую шкуру и густой мех, заморозил мышцы и поселился в костях. Кто-то отдал плащ, кто-то — полушубок, несносная женщина бесцеремонно затащила его на руки, кутая в меха так, что наружу торчал только нос.

— Ты дурак и не лечишься, — заявила она. — Кто ж тебя просил колдовать, когда ты и так на ногах не стоишь?

Ифенху дрожмя дрожал, поджимал уши и тыкался носом в обтянутую замшей перчатки ладонь.

«Это не я! Оно само…»

— Само оно, видите ли, — ворчливо отозвалась ифенхи. — Опять тебя потом с того света тащить прикажешь?

…А потом Тореайдр раздавал детям конфеты. Самые настоящие конфеты! И откуда взял только? Впрочем, если вспомнить, что Змей прекрасно владеет навыком телепортации, ничего удивительного. Уж ему ли не иметь в особняке запасов сладкого. Детвора прыгала и визжала, радуясь лакомствам и игрушкам, женщины смущенно улыбались, когда он и их одаривал сладостями и лентами, заколками, шпильками — будут доставать из сундуков по праздникам, любоваться, вздыхать и класть обратно. Мужчинам же доставалось оружие — тяжелые добротные ножи с мастерским клеймом и резными костяными рукоятями. Не возьмет эти клинки ржавчина, не затупит время, будут служить хозяевам веками.

К изумлению стаи лишь вожака он обошел вниманием и даром. К чему бы? А Ваэрден остался равнодушен.

Одуряюще пахло дичью. Запели рожки, люди пустились в пляс, увлекая за собой Темных. Кто-то схватил за руку Рейн, уволок в танец, несмотря на то, что она отнекивалась и пыталась остаться рядом с Волком. Тот дремал под гомон всеобщего веселья, раздумывая, стоит ли попросить, чтобы его отнесли обратно к ведьме или послушаться гордости и остаться. Это хорошо, что стая может отдохнуть и развеяться — они, к несчастью, давно забыли, что такое радость. Он сам забыл в постоянной войне со Смертью. То тут то там вспыхивал смех, раздавались скабрезные шуточки. Кудлатый черноусый мужик с ручищами и грудью кузнеца, вовсю угощал пивом обоих Воладаров, и младший, насколько доносилось до Волка, был уже хорош. Раскрасневшаяся Рейн строила глазки деревенскому парню, и шерсть на загривке невольно поднялась дыбом при виде флирта. Зачем ей смертный? Разве что крови попробовать захотелось…

Ваэрден отвернулся и решил подремать. Все равно ему здесь делать больше нечего.

Не тут-то было. Рядом протопали детские ножки, и под нос сунулась ладошка с надкушенным куском истекающего соком мяса.

— Сабачка, — девчоночьим голосом сказал детеныш, — грустная. На мяска.

Ифенху ошалело поднял голову и уставился на ребенка. На него с круглого личика смотрели доверчиво распахнутые голубые глазенки. Она походила на шарик в объемистой шубке и пушистом платке. Снятые варежки болтались на пришитых к рукавам шнурках.