Оксана Головина - Тьма и пламя [= Сердце Томарина (с 18-ой по 30-ю главу) + Танец огня)] [litres]

Трин перевела взгляд с мужа на его пожилую копию. Почему эти двое просто не могли сказать друг другу, что все будет хорошо? Пусть даже сомневались. Что им оставалось, кроме веры?

Когда разговор в кабинете Кристиана был окончен, пришлось отправиться на занятия. Благо сегодня все они проходили в основном замке и не нужно лететь в корпус боевых магов. А когда завершились и они, смогла вернуться в свою комнату в общежитии. Ивон присоединилась к ней с некоторым опозданием, она буквально светилась от радости, что немного передалось и Трин. Даже Зиль приподнялся на спинке кровати, но лишь разочарованно фыркнул, вновь удобнее устраиваясь и закрывая глаза.

– Сегодня ты счастлива. Что тому виной?

Ивон покружилась по комнате и сделала изящный реверанс.

– Наконец доставили платье из Деспина! – восторженно сообщила подруга. – Скоро я смогу надеть его и ослепить всех присутствующих на балу.

– Даже не сомневаюсь в этом, – поддержала ее Трин.

– Велика ли радость оказаться в толпе слепцов? – послышалось за открытым окном.

– Убирайся, пока цел! – велела Ивон Шагриму, устроившемуся на подоконнике. – Какое невезение – получить комнату на первом этаже! Нужно потребовать заменить на третий. Или…

– Думаешь, что сможешь там спрятаться, Лейвр? – Ухмылка Талла стала шире.

– Думаю, что оттуда тебе будет больнее приземляться! – пригрозила она.

Что ж… Обычное вечернее приветствие этой парочки. Таким странным способом оба пытались сказать друг другу, что скучали и рады видеть. Вот чудны́е… Трин покачала головой, опускаясь на свою постель и устраиваясь удобнее. Слушая болтовню товарищей, она потянулась к подушке и вытащила спрятанный под нею старый свиток. Бережно развернула его, в который раз любуясь портретом.

Дорогая мама… Все, что осталось у нее сейчас в память о ней, – это поблекший рисунок, сделанный отцом. Каждая линия так живо передавала образ Сарии. И вновь казалось, что еще мгновение – и она, глядевшая на куске холста куда-то в сторону, сейчас обернется. Легкая улыбка касалась губ матери, а мягкие пряди едва вьющихся волос обрамляли лицо. Трин запомнила каждую линию, каждый штрих, пытаясь оживить образ в своей памяти. И верила, что однажды так и будет. Однажды мать обернется к ней, улыбнется, пусть только в бесценных воспоминаниях. Надо только верить.

Не спали они до полуночи. Даже когда удалось выгнать надоеду Шагрима. Все потому, что Ивон не терпелось примерить обновку и продемонстрировать платье подруге. Пришлось помогать с тугим корсетом и завязывать бесконечное количество лент. Нежно-голубое платье было Ивон к лицу. Она кружила по комнате, придерживая длинные сверкающие юбки. Время от времени шипела на Зиля, вздумавшего хватать ее за трепетавшие в танце ленты.

– Скорее бы! – наконец остановилась Ивон, восторженно глядя на Трин. – Скорее бы бал!

– Ждать осталось не так долго. Потерпи немного. – Трин зевнула, прикрываясь ладонью. – Все, я – спать. Иначе завтра буду трупом.

– Эй! – возмутилась подруга, когда ее оставили одну в комнате, отправляясь в ванную. – А кто поможет снять платье?

Зиль ощерился ядовитой ухмылкой. Поднял лапу, демонстрируя сверкающие лезвия когтей, таким образом предлагая свои услуги Ивон.

– Только посмей, – прищурилась она, глядя на наглого фамильяра. – Я знаю имя твоего создателя.

Когти сверкнули и были втянуты. Но кончик хвоста все же дотронулся до невесомой ткани платья, тем самым давая некоторое удовлетворение марагу.

Когда вернулась из ванной комнаты Трин, она смилостивилась над подругой и помогла ей снять платье. Затем забралась под одеяло и наконец-то дала уставшему телу возможность немного расслабиться. Свет был погашен, и комната наполнилась бледным сиянием тонкой луны, которая пыталась заглянуть в приоткрытое окно. Сон пришел к Трин, завершая бесконечно долгий день.

– Опять ты заснула здесь, – тихо, едва слышно прозвучал голос.

Трин не проснулась толком, не понимая, чем была недовольна Ивон. Потом поняла, что голос принадлежал вовсе не подруге.

– Трин…

Теперь она слышала и тихий шелест листвы. Повернулась, открыла глаза и с восторгом увидела, как над нею сверкали яркой крошкой звезды. Чьи-то руки гладили ее волосы.

– Опять босиком…

Те же руки касались ее босых ног, таких маленьких, что умещались даже в ладонях матери. Матери… Первой Трин увидела улыбку. Мягкость волос, которые при свете полной луны казались серебряными. И взгляд. Полный тепла. Сария склонилась к дочери, лежащей на стволе огромного поваленного дерева, и коснулась губами ее лба.