Максим Виноградов - Реинкарнация Тьмы

Святой отец смотрит на Хельгу, переводит взгляд на меня. С трудом до него доходит смысл сказанного. Он кивает и, еще раз перекрестившись, убегает прочь.

Хельга продолжает свой ритуал. Ее тело извивается дугой, изо рта доносится стон, полный боли. Она трясется мелкой дрожью, потом вскрикивает и падает. Из ее носа и ушей идет кровь, глаза красные, на выкате. Все тело в поту, как после изнуряющей работы.

— Невозможно, — шепчет девушка, поглядев на меня, — Это... непреодолимая преграда. Нужен целый океан силы, чтобы сломать ее.

Она садится, словно сомнамбула, ее глаза не выражают никаких эмоций. Только слезы катятся по щекам, не переставая.

Я вспоминаю события в Сибнице, и у меня возникает подобие плана.

— Кошка! Нам срочно нужна кошка! — я подрываюсь на ноги, соображая, где тут можно изловить животное, — Жертвоприношение! Ты добудешь нужное количество силы!

— Нет... — из голоса ведьмы пропали все эмоции, — Кошка тут не поможет...

Я смотрю на ее полумертвое лицо, пытаюсь осмыслить услышанное. Что она сказала? Что значит — не поможет? А что поможет? Чего она не договорила?

Медленно до меня начинает доходить. Я затравленно оглядываюсь, и начинаю стаскивать с себя рубашку.

— Ладно... Я понял... — медленно подхожу к Хельге поближе, — Я готов... Что от меня требуется? Как мы это сделаем?

Остатки разума покидают взгляд ведьмы, теперь она напоминает заправского зомби, самого настоящего ходячего мертвеца. Если только мертвецы умеют плакать. Ее рот шевелится, но не издает ни звука. Только по движениям губ я умудряюсь понять, чтО она говорит.

— Не поможет... Взрослый не подойдет... Слишком мало эмоций... Слишком блеклые переживания... Слишком мало энергии... — ведьма делает долгую паузу, — Нужен... ребенок.

Отшатываюсь от Хельги, как от чумной, но она этого не замечает. Так и продолжает стоять на коленях, неподвижно, как статуя, с мертвенно бледным лицом и пустым, ничего не выражающим взглядом.

Раздается усиливающийся грохот, начинается форменное землетрясение. Часть потолка рушится вниз вместе со стеной, чудом не задев ведьму.

Я вскакиваю и бегу наверх, в главную залу. Совершенно бездумно преодолеваю все преграды, прыгаю через ступеньку по лестницам, нахожу выход из крипты.

В зале толпа, многие все еще пытаются открыть двери, но большинство сбилось в кучу посередине собора. Мне навстречу вырывается все тот же знакомый священник.

— Мы не можем открыть дверь! — кричит он со страхом в голосе, — Я собираю людей! Мы будем молиться! Мы попробуем...

Встретившись со мной взглядом он замолкает и в ужасе отскакивает прочь.

В моих глазах плещется безумие.

Потому что я вижу не священника и не его тело. Я не боюсь за себя или за Хельгу. Я вижу даже не тысячу прихожан, которая погибнет вместе с Собором Святого Михаила.

Я вижу тридцать тысяч трупов, погребенных в одной громадной расплавленной могиле чуть поодаль от Бастиона.

Я вижу Гамбург с его миллионом душ.

Миллион трупов — за раз, за секунду, по щелчку пальцев. Катастрофа, которую нельзя даже вообразить. Праздник смерти, ее лебединая песня.

Вот что бывает, когда взрывается энергон. Когда на свет высвобождается энергия в чистом виде, без заслонов, без контроля, без возможности ее обуздать.

Вот только теперь жертвой будет не вражеская армия. А ни в чем не повинный мирный город.

На месте того взрыва, возле Бастиона, образовалось озеро, названное в честь героя Макса Прусса. А что будет здесь? Кратер? Кладбище? Погост? Ужасающий памятник нашей бездарности и неспособности защитить людей от очевидной угрозы.

А что ребенок? Может, ребенок вырастет злым, плохим, бездарным, бесполезным? Стоит ли его жизнь миллиона других? Где те весы, что взвесят и решат — эти жизни лучше, чем те?

Тряска не прекращается уже ни на секунду, из стен и потолка выпадают целые валуны. Я то падаю, то поднимаюсь, и вдруг получаю ощутимый удар камнем по затылку.

Тру голову рукой и вижу на ладони кровь. Волна безумия захлестывает меня окончательно.

В моей голове что-то отщелкивается, я перестаю осознавать себя. Теперь моим телом управляет не мозг, а то, что глубже его. Древние, спрятанные в подсознании инстинкты выживания.

Последнее, что я помню в этот день: кричащая в ужасе женщина, прижимающая к себе маленькую девочку.

Я протягиваю к ней руки.

— Достаточно! — меня прерывает жесткий голос судьи, — Мы услышали вполне достаточно, чтобы вынести приговор.