Дарина Стрельченко - Лавочка мадам Фуфур [litres]

– Когда ты так задумчиво жмуришься – это верный сигнал того, что ты хочешь что-то сказать.

– Задумчиво жмурюсь? – с негодованием переспросил я.

– Да-да. Ну давай, выкладывай.

Я почесал небритую щёку. Улыбнулся ей – спокойно и дружески.

– Завтра.

Она поняла сразу. Кивнула, оглянулась на дракончиков, посмотрела на меня и ответила такой же улыбкой.

– Я хочу, чтобы ты исполнила моё желание – то, которое я выиграл в карты.

Она спросила глазами: что за желание?

– Я хочу признаться тебе… кое в чём. Чуть позже. Когда улягутся драконы.

«Я хочу признаться тебе»… Как глупо, как картинно это звучит. Как оскомина от незрелой хурмы.

– Хорошо, – без всякого удивления ответила она.

– А пока я побуду один, ладно? Я не захочу ужинать, обещаю.

Она ещё раз кивнула и окликнула питомцев:

– Куша, Тоша, айда гулять!

Драконы с радостью понеслись выгуливаться на открытой платформе. Иляна ушла следом. Я забился в угол и просидел в одиночестве до самого заката. Когда вокруг стало совсем темно, ветер улёгся, и за шумом поезда я услышал, как копошатся на платформе драконы. Судя по звукам, Иляна укладывала их спать. Я подумал было, что они замёрзнут дрыхнуть на открытом воздухе, но потом вспомнил – они же драконы. Это мы их изнежили. А им такое приволье, наоборот, в радость, в сласть…

Кажется, я уснул. Мне снилось, что вагон тряхнуло, я вывалился на обочину, но не остался лежать, а вскочил и попытался догнать уходящий поезд. Не помню, получилось или нет: в вагон вошла Иляна, и я проснулся.

– Привет, – поздоровалась она.

– Привет, – немного насторожённо ответил я, потирая глаза.

Не таким хотел я предстать в решительный момент перед ней. Да и ничего не успел приготовить…

– Можешь чуточку подождать?.. На улице? – извиняющимся тоном попросил я, чувствуя себе невероятно жалким. Она пожала плечами, кивнула и вернулась на открытую платформу. Я снова остался один. Вскочил на ноги. От мысли о предстоящем сон сдуло, как сухую паутину.

Я собирался сделать это – транслировать картинку на другого в настоящем времени – впервые, а потому решил не быть слишком масштабным. Отошёл к стене и мысленно отгородил небольшой угол, где собирался создать соответствующую атмосферу. Обежал взглядом пространство, стараясь запомнить детали как можно чётче. Закрыл глаза и представил то, что планировал нарисовать. Конечно, всё это будет выдумкой, всего лишь чем-то вроде голограммы. От моих картинок ящики не станут мягче, а мешковина не обратится бархатом. Но это лучшее, что я могу предложить ей сейчас.

Открыв глаза, я постарался наложить картинку на окружающую меня реальность. Медленно и мучительно сумерки поплыли лёгкой рябью. Я сосредоточился, чувствуя, как в затылке задребезжала вяжущая боль. Но мне в награду из окна потянуло свежим ночным ветром, который всколыхнул прозрачные занавески и прошёлся по светлой скатерти стола. На сквозняке затрепетали лепестки огромных нежно-розовых и белых пионов. На зеленоватых бутонах заиграли блики света. Местами иллюзия вышла до того реальной, что на узких листьях, например, вздрагивала от ветра сажа, летевшая от окна, а стеклянная ваза причудливо искажала вечерний свет. С отстранённым удовлетворением я подумал, что это вообще-то тонкое мастерство – вот так запросто переплетать реальность и иллюзию…

– Прозу и поэзию, – откликнулась в моей голове Катя-Женя.

– Давненько тебя не слышал, – буркнул я. К некоторому своему удивлению, ощутил даже эхо симпатии к бывшей подруге. Но от этого, даже от самого слова «подруга», мне стало приторно и не очень приятно.

– Градус сентиментальности падает с каждым часом, – констатировала Катарина в моей голове.

– Да-да, – подтвердил я, пощёлкивая по зелёному бутончику пиона. Такой упругий, а снизу пробивается розовость. Как будто у бутона анемия или малокровие.

– А может, и не так быстро падает, – задумчиво сказала Катя. – Давно не виделись! Ты как вообще?

– Нормально, – отрезал я. – Нашла время пообщаться! Я вообще-то собирался девушке признаваться…

Катарина расхохоталась. Я некстати вспомнил, что когда-то её смех напоминал мне стеклянные шарики, которые раскатываются в сумерках, концентрируя в себе разноцветные огоньки.

– Да знаю я, – отсмеявшись, ответила она. – Я же думаю твоими мыслями вообще-то. И говорю твоими словами. Тихо, тихо, не кричи! – предвосхищая мою гневную тираду, воскликнула она. – Я же по делу. Про платье подсказать.