Роберт Янг - Дом, забытый временем

«Увидим» означало то, чего она не делала уже много лет, — встретиться лицом к лицу с человеком. Но выбора не было. Когда явился коллекционер, которому бюро услуг перенаправило ее предложение, она встретила его на пороге. Трудно сказать, кто из них был более ошеломлен. Коллекционер увидел перед собой высокую худую даму с суровым лицом и серебристыми волосами, чья одежда, безупречно чистая, устарела лет как минимум на пятьдесят. Элизабет же недоуменно взирала на коротышку с брюшком наподобие арбуза, с круглым лицом, волосами травянистого цвета, в волосатой рубашке, ярко-зеленых коротких штанах и черных туфлях с длинными змееподобными носами, напоминающими корни небольшого дерева. Так или иначе, первым в себя пришел коллекционер. Элизабет провела его в гостиную, где он направился прямиком к клавесину и сказал:

— Это беру за пару сотен баксов.

Элизабет покачала головой.

— Эта вещь не продается. Пойдемте, я покажу вам то, что можно купить.

Она водила его из одной комнаты в другую, с большим трудом отвлекая от предметов эпох Теодора-Анны и Нель-сона-Норы. Когда они вернулись в гостиную, коллекционер сказал:

— За рухлядь на кухне два бакса, за барахло из гостиной шесть баксов, за книжки десятка… за клавесин дам две сотни, за кровати, викторианские, шератоновские и в стиле ампир — по двести баксов, за настенные часы со второго этажа — полтинник, и за напольные тоже, за буфет хепплуайт [6] Неоклассический стиль мебели XVIII века, преимущественно из красного дерева, отличающийся изяществом и тонкостью отделки, овальными или веерообразными спинками кресел, изогнутыми ножками и подлокотниками, а также использованием инкрустации. Стиль назван в честь британского краснодеревщика Джорджа Хеплуайта из столовой двести, за книжный шкаф с бронзовой отделкой — сотня баксов…

— Но эти вещи не продаются, — повторила Элизабет. — К тому же, вы предлагаете очень низкие цены.

Коллекционер пожал плечами.

— Стандартные цены двадцать первого века, леди. Антиквариат сейчас не особо ходовой товар.

Элизабет осенило.

— Я только что вспомнила — в подвале тоже кое-что есть. Не хотите посмотреть?

— Показывайте.

Он предложил ей по сотне долларов за каждый предмет, великодушно согласившись не трогать древнюю плиту и раковину до-Дикенсоновской эпохи, и даже пообещал прислать «своих амбалов», чтобы те переместили этот антиквариат ей на кухню. Но это предложение, объяснил он, действует только, если она продаст ему все, что он перечислил раньше, плюс коллекцию венецианского стекла, которую он заметил в одном из шкафов на кухне. Элизабет вздохнула.

— Думаю, у меня нет выбора, верно? — сказала она и распрямила плечи. — Хорошо. Но кровать из моей спальни я не отдам. И за все, включая коллекцию стекла, я хочу получить тысячу бак… простите, долларов. Если хотите, добавлю еще ковер из гостиной.

Коллекционер сморщил нос.

— Идет. Тыща баксов за все.

Дом казался голым после того, как «амбалы» сделали свою работу и отбыли. На месте проданной мебели зияли тоскливые пустоты. Самая страшная пустота образовалась там, где прежде стоял клавесин. Дрожащими руками Элизабет вложила чек коллекционера, свой чек и налоговые квитанции в конверт, надписала его и вместе с еще одним чеком — на этот раз на двадцать центов за марку — положила на почтовый ящик на двери. Сверху, чтобы бумаги не унес ветер, опустила небольшой камушек, который хранила специально для таких случаев. Счет за газ должен прийти со дня на день, почтальон, который его принесет, заберет письмо и отправит по назначению. Он все еще произносила про себя слово «почтальон», хотя знала, что доставкой почты теперь занимается багрово-волосатая женщина, которая ездит на чем-то вроде скутера, в желтой униформе, похожей на костюм аквалангиста. Элизабет однажды видела через окно холла, как эта дама, тарахтя, подъезжает к крыльцу, и этого одного раза ей хватило. Впрочем, Элизабет редко смотрела в окна. Даже зимой деревья и разросшийся кустарник скрывали мир, простирающийся за границами ее владений, стирали его, делали несуществующим, и это ее вполне устраивало. Новый мир привлекал ее еще меньше, чем тот, который она покинула более чем полвека назад.

Идея путешествия во времени никогда прежде не приходила ей в голову, она и теперь не мыслила такими категориями. Просто с течением дней она заметила, что дом, утратив всяческие связи с «будущим», обрел некую новую, свежую атмосферу. Ощущение свежести и новизны усиливалось, и, чтобы придать ему еще большую четкость, она начала переносить в гараж предметы, которые не вписывались в эту атмосферу. Постепенно это выкорчевывание лишнего стало для нее своего рода одержимостью — вечера не проходило, чтобы она не отнесла в гараж хотя бы одну выпадавшую из времени вещь. Исключение она сделала для «современного» стола в спальне, за которым все еще писала стихи. Некоторые предметы из «будущего» тоже сопротивлялись уничтожению — например, электроприборы. Электричество в дом провели в эпоху Нельсона и Норы, но с тех пор многое менялось, и старая проводка не сохранилась. Первым импульсом Элизабет было уничтожить всю электропроводку, но, к счастью, ей хватило здравого смысла отказаться от замены электрического света свечами, которые пришлось бы покупать ящиками. Хотя свет он включала редко. Иногда вечерами обходилась даже без свечей, обнаружив, что может читать и при свете камина. Отправляясь спать, она зажигала свечу и поднималась с ней по лестнице, воображая, что уютное тепло в доме — это не результат работы автоматического электрокотла, который она сама и установила в 1990 году вместо газового отопления, а от очага, который остался в гостиной.