Виталий Останин - Вендетта [СИ]

Барон ничего не сказал. Посмотрел, отчего-то на скафильца, дождался от него еле заметного наклона головы, после чего произнес.

— И ты хочешь ехать в Таболергот?

Гильдия Вольных Колдунов в свое время началась с Таболергота, Лунный Волк тоже был таболерготским дворянином и откуда бы на землях бывшей империи было взяться новым ритаулистам, как не из Таболергота? Из провинции, которую за склонность тамошнего дворянства к темному колдовству фактически уничтожили много лет назад.

— Умеешь вычленять главное, каро мио. Да, я хочу ехать в Таболергот.

— И ты не идешь по следу того колдуна? Лунного Волка, которого, напомню, ты уже убил.

— Я провел расследование, ваша светлость. Пришли колдуны оттуда. Таболергота не существует, земли этой имперской марки сейчас занимает Речная Республика, а я напомню, что именно речники стояли за браваттой наших дворян в позапрошлом году. Поэтому, как твое доверенное лицо, я хочу взять Белька, может быть парочку твоих ребят помоложе, и понять, что затеяли речники, пока не стало слишком поздно. После того, как Фрейвелинг объединился с Табраном, они нас боятся.

Да Гора склонил голову набок и долго рассматривал собеседника. Казалось, он никак не может решить для себя, как реагировать принесенную информацию.

— А может ты просто хочешь найти того, кто создал Лунного Волка, а, Мерино? Того, кто дал ему доступ к древним знаниям и запретной магии? Как там говорил тот рассаратский посол, не помню как его звали?.. След следа?

Мерино улыбнулся. Точнее, улыбнулся Праведник. Той самой улыбкой, от которой у многих закоренелых душегубов враз замирало дыхание и появлялось желание бросить свою грешную профессию.

— Не будь мальчишкой, Бенито. Конечно, я иду по следу. Но я взрослый человек. Умею совмещать приятное для себя с полезным для государства.

в которой за плохими новостями приходят добрые вести, и обстоятельства требуют поспешности.

В комнате, если мерить наискосок, было ровно двенадцать шагов. Если останавливаться у столба и отрабатывать рубящий палашом, который он не выпускал из рук уже час, то четыре и восемь. Если подбрасывать поленья в камин, чадящий и хлипкий, со старинным изразцом по центру, то один и одиннадцать. Если утирать тряпицей льющий в глаза пот и отпивать глоток воды из кувшина, то семь и пять. Но, так или иначе, двенадцать. Широких шагов взбешенного донельзя мужчины.

А кавальеро Гвидо ди Одетарэ был взбешен. Его бывший шеф, глава карфеннакской контрразведки Юлио Рабэ совершенно недвусмысленно дал понять, что в его услугах более не нуждается.

Так и сказал: «я, сеньор ди Одетарэ, более не нуждаюсь в ваших услугах».

Там, в кабинете со стенами из белого камня, с окнами узкими, как бойницы. Развязный, наглый и молодой…

Не нуждаюсь в ваших услугах! Щ-щенок!

Тренировочный палаш глухо звякнул и сломался. Кавальеро в растерянности посмотрел на фрагмент лезвия, застрявший в дереве.

— Что ты делаешь, Гвидо? – проговорил он в гулкой тишине комнаты.

У него был низкий, чуточку хрипловатый голос, таким хорошо кричать «Демоны тебя дери, глупый мальчишка!» или, например, «В атаку! За святого Хоруга и Карфенак!». А вот растерянным он звучал плохо. Очень плохо.

Кавальеро бросил сломанный палаш на пол, отмерил семь шагов и уселся на скрипучий табурет, стоявший у камина.

— Венедикто!

Престарелый слуга не спал. Так, дремал, наслаждаясь зимним солнышком, падавшим из узкого оконца в его каморке. Поспишь тут, когда разгневанный чем-то сеньор весь день скрипит досками пола, и стучит палашом, вбивая его в твердое дерево, словно это оно виновато в его несчастьях.

Он появился совсем скоро, противно скрипнув дверью в комнату, удерживая в слабых руках горячий чайник на подносе.

Кавальеро едва бросил на него взгляд и махнул рукой, дескать, поставь на стол, не до чая.

— Венедикто, письменные принадлежности, живо!

Двенадцать шагов. Еще двенадцать. Слуга вошел, поставил письменный прибор поближе к свечам на столе, обозначил короткий, испорченный прострелом в спине, поклон и удалился.

Мужчина аккуратно сложил на столе несколько чистых листов бумаги. Откупорил чернильницу. Подточил перо. Бросил его, так и не окунув в чернила. Пригладил длинные, начавшие седеть усы. Машинально поправил повязку на глазу.

— Кому ты собираешься писать, Гвидо? – грассируя произнес он, обращаясь к потолку. – Старику Гейлькранце? Ему не до тебя. Этому напыщенному Рабэ? Униженно молить? Старым друзьям с просьбой ссудить хоть какие-то деньги?