Олег Говда - И королевство в придачу - 2

— Смешно… да… — еще больше нахмурился десятник. — Потом вместе посмеемся. Если дороги разойдутся. А сейчас лучше ответь.

— Так ты, пока и не спросил ни о чем, — не стал я накручивать ситуацию. — А что там эта ваша ведьма орет, мне невдомек.

Дружинники забавно шарахнулись в стороны, тревожно оглядываясь назад. Потом до них дошло, кого именно я имел в виду, называя ведьмой. Одни криво заухмылялись, бросая взгляды на сестру Тересию, другие — суеверно поплевали через плечо.

— Прямого вопроса, значит, ждешь? — дернул уголком рта десятник. — Ладно. Спрошу прямо. С кем сражался на Арене?

— Свирепый Бык и Скала.

— Чего? — самый молодой из дружинников хлопнул себя по ляжкам и ехидно расхохотался. — Вы это слышали? Ну ты и мастак врать! Обалдеть! Свирепого Быка он победил! Да и не одного, а в паре со Скалой! Двух чемпионов зараз уложил… герой.

— Заткнись, Щип! — цыкнул на излишне бойкого бойца десятник. — Перед нами опоясанный воин стоит, а не купец. Пусть и без герба. И чтобы во лжи обвинять, надо веское основание иметь.

— Да я…

— Придержи язык, сказал! — рыкнул на юнца десятник. — Укоротят, не ровен час. А мне истерики твоей матушки выслушивать.

Потом повернулся ко мне.

— Забудь. Не обращай внимания. Щенки везде одинаковы. Много лая, а укусить нечем. Зубки то молочные еще. Продолжай… Я слушаю.

— И что с того? — излишняя уступчивость — демонстрация слабости. А с такими нельзя быть слишком покладистым. Им палец в рот не клади, мигом по локоть отхватят. — Интересуешься боями, надо было билет в цирк купить и смотреть.

— Ладно, ладно, — десятник признавал мое право быть неразговорчивым, но и от своего: расспрашивать, не отказывался. — Не ершись. Я не просто так интересуюсь. Свирепого Быка в деле не видел, а на что Скала способен знаю. Парни мои, тоже. Поэтому и нет веры твоим словам. Опиши бой. А уж мы поймем, так все было или выдумал.

— Что ж, если со мной по-хорошему, — пожал я плечами, потом сделал движение понятное всем мужчинам. — И если горло промочить…

— Нельзя! — опять завопила монахиня. — У пособников тьмы елейные уста. Сами не заметите, как вас околдует! Хватайте! Рубите! Пока не поздно!

— Да уймись, ты, — десятник продемонстрировал толстушке увесистый кулак. Потом разжал пальцы и протянул открытую ладонь назад, по направлению к своим бойцам. Жест старшого не остался без внимания, и в руку его легла пузатая баклага.

— Держи. И не тяни кота за усы.

— Можно…

В самом деле, государственная тайна, что ли? Не от меня, так от любого из сотен зрителей узнают.

Короче, глотнул я из фляги (думал, там вино будет, оказалась обычная, чуть подкисленная уксусом вода), и стал рассказывать. Со всеми подробностями. Но не с момента, как сам на манеж полез, Прудика спасая, а со своего боя. Они же не о том, как я гладиатором стал, спрашивали.

Слушали внимательно. Каждое слово. И было понятно, что в рубке на мечах парни разбираются. В самых сложных местах, когда я описывал финты, было заметно, как их руки подрагивали, словно начинали движение. Так профессиональные водители шевелят ступнями, когда другой шофер рассказывает о сложной, аварийно опасной ситуации на дороге. Они представляют себя на его месте и подсознательно реагируют, тормозят, газуют, выжимают сцепление… Вот и мышцы дружинников, особенно, которые постарше, тоже непроизвольно принимали участие в сражении на арене.

И хорошо, что я не стал ничего выдумывать, как хотел изначально. Не прокатила бы ложь. Не нашла бы отклика. Вот только, сказав «А», уже нельзя было перестроиться на ходу и приходилось излагать события правдиво до самого конца. То есть, до вмешательства Синильги.

Но стоило лишь упомянуть о синем орлане, как атмосфера мгновенно изменилась. Еще секунду тому одобрительно и доброжелательно слушающие меня дружинники враз насторожились, а взгляды сделались цепкие, злые.

— Я говорила! Говорила! — пестрая толстушка чуть не приплясывала от радости и обвинительно тыкала в меня пальцем. — Это он! Он!

И на этот раз десятник бойцов не останавливал. Более того, сам рывком сдернул перевязь, обнажил меч, а ножны отбросил в сторону. Как делают опытные воины перед боем. Чтобы под ногами не мешались.

— На колени! — рыкнул, давая знак остальным, обойти с боков. — Хочешь еще пожить — к оружию не прикасайся!

Угу, счаз… Только разбег возьму.

— Может, не стоит?.. — попытался урезонить баронских дружинников. Но мое предложение мира и невмешательства в чужие дела, потонули в оглушительных воплях сестры Тересии. Причем, на это раз, не я был объектом внимания. Толстушка тыкала пальцем в небо и, похоже, готова была свалиться в падучей. Пена, во всяком случае, на губах у монахини выступила. А потом монахиня подхватила подол и так резво припустила прочь, что и на лошадях не угнаться.