Грин Элис: Алмарэн

— Не всегда же мне быть детенышем, к тому же мне скучно в этой пещере, что еще делать? Ты не говоришь со мной, никуда не выпускаешь, за все пребывание тут, я только и сделал себе, что отходную яму.

Шуток, она, естественно, не понимала. И, похоже, даже обиделась.

А что еще было делать? Внятно на мои вопросы, зачем она притащила меня сюда, Алма не отвечала, опускать тоже не собиралась, и я делал все возможное.

Однажды, когда она очередной раз улетела (делалось это два раза — ранним утром, и поздним вечером) — я обошел эту поляну кругом, но ни одной зацепки, ни одного камня не торчало так, чтобы я мог выбраться наружу. Да и, честно сказать, сам бы я из этого леса не вышел.

Как-то ночью, когда мы уже легли спать, мне в голову пришла еще одна идея. Алмарэн периодически сбрасывала когти, как кошка, на месте которых вырастали новые. И один я нашел в пещере. Она спала рядом со мной, с каждым днем подбираясь все ближе, и полностью мне доверяла. Я примерно понимал, где у нее находится сердце. Где венка на шее. Где мягкое место на животе.

Я взял ее отвалившийся коготь. Он блестел как металл, и до сих пор оставался острым, как лезвие.

Вот, я почти вплотную к ней. Она спит, тихо дыша, ничего не подозревая. Уши не шевельнулись. Даже не вздрогнула.

Неважно как, но я смогу выбраться отсюда, если она не будет мешать. Так близко. И мне хватит сил.

Я замахнулся, поднял руку, и вот-вот готов был отпустить.

Сейчас ее кровь заполнит эту пещеру. Она погибнет и больше никогда не полетит над городом. Черные чешуи не осветит солнце. В листве не будет ее присутствия.

Давай, не тяни!

Коготь выпал из ослабших рук.

Я не смог.

Смотря на Алмарэн, не виделось ничего человеческого, ничего доброго и милого, к чему обычно стремиться человеческое сердце. Так почему так дрожат руки? Почему слезятся глаза, и тело, будто не мое?

Рыцари убивают чудовищ — как семечки щелкают. Я не смог навредить той, что похитила меня и держит в заточении.

Выкинув этот коготь подальше, я лег на теплую овчинную шкуру, которую она мне принесла.

— Ничего, — хныкая и закрывая глаза, произнес я, — когда чуть подрасту, вызову тебя на честный бой, и вернусь домой.

Я не мог знать, сколько прошло времени.

В месте, где мы жили, всегда было лето, и поэтому, спустя месяц, мне пришла идея считать дни, завязывая на одно из деревьев на поляне, кусочки ткани.

Алма внимательно наблюдала за мной, поджимая уши, или изгибая голову, лежа на теплом камне — грелась на солнце.

— Зачем? — ее голос постепенно покидал рык, и интонация все больше походила на человеческую.

— Дни считаю, — сегодня лента была уже тридцатой.

— Зачем?

Я обернулся к ней, как раз когда она снова склонил голову в вопросе.

— Знать сколько я провел. Сколько месяцев, лет. Считать свой примерный возраст.

— Вам, людям, важен свой возраст?

— Конечно, — я подошел ближе к Алме и сел на тот же камень, рядом, смотря на блеск зелени, там, наверху, — мы же не вечно живем. Ведь когда-то я умру.

«И ты снова останешься одна», — промелькнуло в моей голове, но я умолчал. О да, теперь я не хочу ранить чувства чудовища. Докатился.

— Как тебя зовут? — ни с того, ни с сего решила узнать она, спустя столько времени.

И тут я понял, что не помню. Может, если бы кто-то позвал меня, я бы откликнулся. Но сейчас… Черт, как я мог забыть!

— Не помню, Алма, честное слово.

Она вильнула хвостом и поднялась, расправляя крылья. Солнце клонилось к горизонту. Пришло ее время.

— В тот день, ты назвал меня — Алма-Рэн. Так пусть, я буду звать тебя Рэн. Человеческим именем, раз ты человек, и раз ты смертен.

В этот вечер я не совсем понял ее слова, она вообще часто загадочно говорила, то ли думая о чем-то своем, то ли не до конца понимала смысл человеческой речи и слов. Но мое новое имя мне нравилось. А еще нравилось, что она начала говорить со мной.

Это случилось примерно через сто ленточек.

Утром, как всегда наблюдая, как я завязываю свой день, она улетела, и должна была вернуться с едой для меня. Но этого не произошло.

Чтобы как-то измерять время, я изловчился и сделал солнечные часы. Воткнул палку в землю, как было написано в одной книге о путешественнике, и каждый день следил, когда она улетала и возвращалась. Это было тяжело, потому что летала Алма либо очень рано, когда солнца не было, либо наоборот поздно. Но периодически, часто из-за меня, она задерживалась и уходила позже. Тогда-то я и выяснял, сколько длиться ее странствие. Около одного — двух часов.