Терри Пратчетт: Вещие сестрички [litres]

Благодаря исключительной силе матушкиного убеждения все с ней согласились. Единственный, кто сомневался, – это сам Томджон. Он сознавал, что лишь его уши не дают короне превратиться в ожерелье.

– Представьте, что он почувствовал, когда надел ее впервые, – продолжила матушка. – Полагаю, то было ощущение экстрасенсорного покалывания.

– На самом деле… – начал Томджон, но никто его не слушал. Он пожал плечами и наклонился к Хьюэлу. Тот усердно что-то строчил. – А экстрасенсорный и неудобный – одно и то же?

Гном поднял остекленевшие глаза.

– Чего?

– Говорю, экстрасенсорный и неудобный – одно и то же?

– А? Нет. Нет, не думаю.

– А что это тогда значит?

– Не знаю. Вроде что-то продолговатое. – Взгляд Хьюэла как примагниченный вернулся к сценарию. – Не помнишь, что он там говорил про завтра? Я не успел записать…

– И нечего было вываливать всем, что я приемный, – упрекнул Томджон.

– Так уж получилось, – туманно ответил гном. – В таких вопросах лучше не врать. Теперь скажи, он действительно ее заколол или просто обвинил?

– Не хочу я быть королем! – хрипло прошептал Томджон. – Все говорят, я пошел в отца!

– Забавная штука – наследственность, – пробормотал гном. – В смысле пойди я в отца, сидел бы сейчас на глубине сотни футов, ковырял камни, а не… – Его голос стих. Хьюэл уставился на кончик пера, будто увидел там что-то невероятно увлекательное.

– А не что?

– Чего?

– Ты меня вообще слушаешь?

– Я чуял подвох, когда писал эту пьесу, знал, что-то не так… А? Да. Быть королем. Хорошая работа. На нее всегда много претендентов. Очень за тебя рад. Когда станешь королем, сможешь делать что захочешь.

Томджон оглядел лица собравшейся за столом знати. Они смотрели на него вежливо, оценивающе, точно выбирали себе телка на убой. Похолодев, Томджон понял, что, став королем, и правда сможет делать что хочет. Но непременно обязан хотеть быть королем.

– Сможешь построить собственный театр, – продолжил Хьюэл, и на миг его глаза вспыхнули. – Наделаешь столько люков, сколько душе угодно, пошьешь роскошные костюмы. Будешь каждый день давать новую пьесу. Рядом с таким «Дискум» покажется сараем.

– И кто же придет на меня смотреть? – спросил Томджон, оседая на стуле.

– Все.

– Что, каждую ночь?

– Ты ж можешь им приказать, – ответил Хьюэл, не поднимая глаз.

Так и знал, что он это скажет, подумал Томджон. Ладно, Хьюэл же не всерьез. Просто с головой ушел в свою пьесу. Гном сейчас вообще не в этом мире.

Томджон снял корону и повертел ее в руках. Металла немного, но какая же тяжелая. Насколько тяжелее она станет, если носить ее все время?

Во главе стола стоял пустой стул – видимо, для призрака его настоящего отца. Хотелось бы Томджону сказать, что при знакомстве он почувствовал что-то большее, чем леденящий холод и жужжание в ушах.

– Наверное, я смогу помочь отцу расплатиться за «Дискум».

– Было бы неплохо, – отозвался Хьюэл.

Томджон снова повертел корону и мрачно прислушался к репликам, что летали над его головой.

– Пятнадцать лет? – переспросил мэр Ланкра.

– У нас не было выбора, – ответила госпожа Ветровоск.

– То-то я смотрю, пекарь на прошлой неделе рановато закрылся.

– Нет, нет, – нетерпеливо сказала ведьма. – Это не так работает. Никто ничего не терял.

– По моим подсчетам, – возразил человек, что совмещал в Ланкре должности церковного старосты, клерка и могильщика, – мы все потеряли пятнадцать лет.

– Нет, мы их выгадали, – ответил мэр. – Совершенно очевидно. Время – оно вроде как извилистая дорога, а мы срезали напрямик через поля.

– Вовсе нет, – уперся клерк и продвинул через стол лист бумаги. – Взгляните…

Томджон позволил волнам дебатов вновь сомкнуться над ним.

Все хотели, чтобы он стал королем. Никого не волновало, чего хочет сам Томджон. Его мнение не считалось.

Да, вот оно. Никто не хотел посадить на трон именно его. Он просто подходил по параметрам.

Золото не тускнеет, по крайней мере физически, но Томджон чувствовал, что тонкая полоса металла в его руках под внешним блеском таит в себе весьма неприятные глубины. Она побывала на слишком многих беспокойных головах. Если поднести к уху, можно даже услышать крики.

Внезапно Томджон почувствовал, как на него кто-то смотрит. Взгляд буквально плавил лицо, как паяльная лампа леденец. Он поднял голову.

То была третья ведьма, самая младшая, с решительным лицом и прической вроде живой изгороди. Дамочка сидела рядом с бывшим шутом, словно ее слово обладало значительным весом.