Филип Пулман: Серпантин

— Неужели?

— О да. Ее деймон Кайса — и твой, и всех ведьм — почувствовал великое предательство. Но ведьмы и их деймоны знают, что это должно произойти; они готовятся к испытанию. А вы не готовились. Для тебя и твоего деймона это было еще хуже. Тем не менее Кайса и Серафина Пеккала тоже страдали, и она думала, что его холодность к ней впоследствии была хуже, чем страдание от самой разлуки.

— И что же она сделала?

— Ждала, ласково обращалась с ним и ничего не говорила.

— Она не спрашивала? Даже при том, что хотела узнать, что он делал, как ему это удалось и все такое?

— Ни слова.

— И… он когда-нибудь скажет ей?

— Нет.

— Я думала, между нами и нашими деймонами нет никаких секретов, — сказала Лира, чувствуя смутную обиду.

— Тогда что ты сейчас делаешь, спрашивая меня об этом? Разве не утаиваешь это от своего деймона?

— Нет! Не утаиваю … Я лишь хочу сделать то, что правильно. Потому что никто, кроме ведьм, не знает, каково это… И я не могу спросить ни у кого, кроме вас, ведь это секрет, очень глубокий секрет, который мы с Паном храним. Я доверилась вам, верно, потому что вы знаете ведьм… Но я никогда никому об этом не рассказывала, даже Фардеру Кораму. И я действительно хочу знать, что правильно. Я не хочу давить на Пана, если не должна. Я бы спросила саму Серафину Пеккала, если бы могла, но… Это так трудно.

Она смотрела то на кофейник, то на пол, то на изразцовую печь, то на книжные полки, а теперь смотрела на его вытянутое худое лицо.

— Да, — сказал он. — Это я вижу. Не похоже, что ваша ситуация была стандартной. И у меня нет для вас особого утешения; все, что я могу вам сказать, это то, что сказали мне те, кто пережил подобное.

— Я просто должна продолжать оставаться в неведении, — грустно сказала Лира, — и знать, что он что-то скрывает… А единственного человека, с которым я действительно могла бы поговорить об этом, который действительно понял бы каждую мелочь, я больше никогда не увижу.

— Не единственного .

— Единственного, — твердо сказала Лира.

— Хотите, я передам Ваше сообщение Серафине Пеккала?

— Да… Нет. Не то чтобы это имело большое значение. Просто я сомневаюсь, вот и все. Просто не знаю. Сомневаюсь, что Серафина очень удивится, что я не могу смириться.

— Думаю, она уверена, что вы сможете. Я скажу ей, что вы приходили, и передам ваши приветствия, как, полагаю, вы этого захотите.

— Конечно. Спасибо, — сказала Лира, услышав намек на конец беседы и собираясь встать, но консул еще не закончил.

— Знаешь, на самом деле не удивительно, что есть вещи, касаемые нас самих, которые до сих пор остаются для нас загадкой, — сказал он. — Может быть, нам следует искать утешение в наличии знаний, даже если они временно скрыты.

— Есть много вещей, которые должны нас утешать, — сказала Лира, — но почему-то не утешают.

Тем не менее, сказав это, она почувствовала себя немного лучше, возможно, потому, что была довольна собой за четко сформулированную мысль.

Доктор Ланселиус улыбнулся и встал.

— Как продвигаются раскопки? — спросил он, открывая дверь гостиной. — Много открытий сделали?

— Проторыбаки много рыбы съели, — сказала она ему, — видимо. Но раскопки продолжаются. Главное, что удалось выяснить археологам, — это уровень моря. Раньше он был выше, чем сейчас.

Он постучал пальцем по барометру, висевшему рядом с дверью.

— Атмосферное давление падает, — сказал он. — И, думаю, пойдет снег.

— Это хорошо.

— Да, это верно. Все возвращается на круги своя.

Лира, не глядя, знала, что Пан вот-вот прыгнет ей на плечо, и машинально потянулась, чтобы его погладить. Доктор Ланселиус наклонился, чтобы подобрать своего деймона-змею.

— Спасибо, — сказала Лира, пожав ему руку.

— Не забудь передать привет Фардеру Кораму. Моё величайшее почтение.

— Передам. До свидания!

Первые хлопья снега закружились в сером воздухе, когда они нашли трактор у главного почтового отделения. Дункан Армстронг смотрел на часы, а его рыжий деймон-хорек подергивал носом, глядя на Пантелеймона.

— Я вовремя, — сказала Лира. — В точности.

— Если бы не вы, меня бы здесь не было. Закутайтесь потеплее, будет гораздо холоднее, прежде чем мы доберемся до лагеря.