Филип Пулман: Серпантин

— А что они делают? Где это происходит?

— В Центральной Сибири есть заброшенный край. Тысячи лет назад там был процветающий город, центр империи ремесленников и торговцев, простиравшейся от Новгорода до Монголии. Но они вступили в войну с миром духов, и их столицу уничтожило огненным взрывом. С тех пор там ничто не живёт — ни растения, ни насекомые, ни птицы, ни звери.

Лира подумала, что знает, что означает мир духов. Это другая вселенная, как у Уилла или как мир Читтагацце. Если бы между этой вселенной и другой существовала связь тысячи лет назад, задолго до того, как изобрели способ перехода из одной вселенной в другую с помощью Чудесного ножа, это было бы очень интересно, и она желала узнать больше; но она быстро сдержала свой интерес, ей не хотелось тревожить Пана.

Она точно знала, где он и что делает, и не хотела отвлекать. Как раз в этот момент он рассматривал стеллаж с ветками облачной сосны у дома консула, пытаясь угадать, какая из них принадлежит к клану Серафины Пеккала, ему подумалось, что если они с Лирой очень постараются, то в конце концов смогут обойти алетиометр и найдут ее при помощи ума. Лира посчитала это безумием, но пусть лучше он сосредоточится на этом, ей не нужно, чтобы он подслушал ее вопросы к доктору Ланселиусу.

— Значит, ведьмы… юные ведьмы отправляются туда со своими деймонами, прежде чем разойтись, и ведьмы идут в это заброшенное место, а деймоны боятся?

— Насколько я знаю, да.

Ничто не могло облегчить тяжесть воспоминаний Лиры о том моменте, когда они с Пантелеймоном совершили нечто подобное. Вспомнив его испуганным скулящим щенком, скорчившимся на причале, она почувствовала, как горячие слезы вины наполнили ее глаза, и она едва могла говорить. Несколько раз сглотнув, она сказала:

— Когда… после… когда они переправятся и найдут своих деймонов снова… они говорят об этом? Рассказывают ли им деймоны, что делали, когда были в разлуке?

Консул ведьм был проницательным человеком. Его широкое и румяное лицо ничего не выражало, так как он приучил себя быть дипломатически уклончивым, но он знал, когда можно дать глазам засветиться сочувствием.

— Не смейтесь надо мной, — сказала Лира, и Пантелеймон со стороны грязной улицы навострил свои куньи уши.

Собственный деймон доктора Ланселиуса, длинная змея, спустилась с его плеча на пол, и через минуту-другую — комната была небольшой — забралась на подоконник. И Лира, и консул наблюдали за ней, а когда доктор Ланселиус что-то ощутил и расслабился, она почувствовала перемену в его внимании и взглянула на него.

— Твой деймон нашел, чем себя занять, — сказал он. — Он не услышит наш разговор, если ты ему не скажешь. Но будь со мной откровенна, спрашивай, что хочешь знать.

И Лира вспомнила свой предыдущий визит к консулу вместе с Фардером Корамом. Хитрость старого цыгана вполне соответствовала ситуации, и, вспомнив теперь, что сделал Фардер Корам, Лира сказала:

— У меня мало времени, Доктор Ланселиус, и я даже не знаю, какой вопрос лучше задать. Итак, если бы Вы были на моем месте и знали причину моей тревоги, какой вопрос вы задали бы консулу ведьм?

— Я помню, когда мне в последний раз задавали этот вопрос. Как поживает достопочтенный Фардер Корам?

— Ему нездоровится. Он чуть не умер от воспаления легких, но идёт на поправку. Скажите мне, доктор Ланселиус! Скажите, какой вопрос я должна задать.

— Ты должна попросить консула ведьм рассказать тебе, что сделала Серафина Пеккала в той же ситуации, что и ты. Она так же сомневалась.