Геборий поморщился.
— Это не предвещает ничего хорошего.
— Ошибаешься. Мы вольны все строить по собственным замыслам.
— Даже если богиня и не направляла тебя, кто-то же это делал. Иначе у Шаик не появилось бы таких видений.
— Сейчас ты перескочил на судьбу. Оставь эти споры для ученых мужей, Геборий. Не каждая тайна поддается разгадке, хотя ты явно думаешь по-другому. Прости, если мое мнение тебя задевает.
— Не надо извиняться, девочка. Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Если смертные — пешки на игральной доске богов, то и сами боги — тоже пешки на чьей-то доске.
— Богам противостоят природные стихии, — улыбнулась Шаик.
Геборий наморщил лоб.
— Знакомое высказывание.
— Еще бы! Оно как-никак вырезано на Имперских воротах в Анте. Слова Келланведа. Кажется, император произнес их, чтобы уравнять разрушение с созиданием и оправдать неукротимое стремление империи к завоеванию новых земель.
— Клобук тебя накрой! — прошипел старик.
— Никак я внесла сумятицу в твой разум?
— Да.
— Побереги свой пыл. На эту тему ты напишешь новый трактат. Уверена: кучка старых мозгокрутов пустится в пляс от восторга.
— Старых мозгокрутов?
— Твоих ученых коллег и читателей, Геборий.
Они опять помолчали.
— Что ты намерена делать? — тихо спросил старик.
— Ты о том, что произошло за пределами оазиса?
— Не произошло, а происходит. Прикрываясь твоим именем, Корболо Дэм устраивает бессмысленную и жестокую бойню.
— Именем богини, — поправила Шаик, уловив раздражение в своем голосе.
Ей хватило весьма резкого разговора с Леомом, когда речь шла о том же.
— Думаю, весть о «возрождении» донеслась уже и до него, — сказал Геборий.
— Нет. Я запечатала Рараку. Вокруг нас бушует такая буря, что песок заживо сдирает мясо с костей. Даже тлан-имасам ее не выдержать.
— Но ты же провозгласила вихрь Дриджны, — возразил старик.
— Этот вихрь поднял в Корболо Дэме сомнения и страхи. Ему не терпится завершить порученную миссию. Никто и ничто не сдерживает его. Корболо поступает сообразно своим бредовым замыслам.
— И что ты теперь станешь делать? Конечно, мы можем выступить в поход, но отсюда до Аренской равнины несколько месяцев пути. К тому времени Корболо успеет пролить столько крови, что у Таворы будет полным-полно оснований для жестокого подавления мятежа. Мятеж тоже не отличался милосердием, но после твоей сестрицы он покажется легкой царапиной на заднем месте.
— Ты считаешь, она меня превосходит. Да? В чем же? В тактике?
— Ты уже сама видела, девочка, насколько жестокой умеет быть Тавора, — сердито бросил ей Геборий. — А когда она увидит тебя стоящей здесь…
— В этом-то и кроется мое главное преимущество, старик. Тавора убеждена, что столкнется с пустынной ведьмой. С замарашкой, достойной презрения. Она не знает, кого встретит. Зато я прекрасно знаю свою противницу.
В гуле вихря Дриджны что-то слегка изменилось. Шаик улыбнулась. Вскоре перемену ощутил и Геборий.
— Что случилось?
— Геборий, путь до Арена не займет у нас месяцы. Неужели ты никогда не задумывался о природе этого вихря?
Незрячие глаза Гебория широко раскрылись. Интересно, каким его внутреннему зрению виделся этот столб, рожденный пылью и ветром? Однако, выслушав ответ Гебория, Шаик поняла, что он все увидел так, как надо.
— Боги, я ощущаю внутри вихря… проход.
— Это — магический Путь Дриджны, Геборий. Наша дорога на юг.
— Послушай, Фел… Шаик! Хватит ли нам времени, чтобы прекратить безумства Корболо Дэма?
Она не ответила, поскольку было уже поздно. Слишком поздно.
Едва Дюкр миновал ворота, руки в кольчужных перчатках грубо схватили поводья и недоуздок, заставив его испуганную лошадь остановиться. Другая рука — худенькая девчоночья рука — вцепилась в его запястье. Историк нагнулся и увидел Нетру с белым от ужаса лицом. От этого взгляда у него в жилах заледенела кровь.
— К башне! — умоляюще произнесла Нетра. — Быстро! С городской стены доносился странный шум, похожий на жужжание насекомых. В этом звуке, заполнившем пыльный воздух, было что-то мрачное. У Дюкра заколотилось сердце. Он соскочил с седла. Нетра потащила его сквозь толпу гарнизонных солдат и беженцев. Дюкр чувствовал руки других. Они слегка касались его, словно искали благословения или, наоборот, благословляли историка.
Арочная дверь распахнулась сама собой. Дюкр вошел в сумрачное пространство башни. Наверх вели каменные ступени. Странный звук нарастал, превращаясь в гул, в бессловесный крик гнева, ужаса и страдания. Внутри башенного колодца его повторяло эхо. С каждой ступенькой звук становился все пронзительнее.
Читать дальше