Таня Хафф - Камень огня

Дарвиш застонал.

Этот тихий стон привел к кровати босые ноги, тихо ступающие по ковру.

Принц облизал губы сухим языком и проскрипел:

— Закрой. Ставни. — Лишь со второй попытки он смог произнести это внятно и облегченно вздохнул, когда раскаленные полосы поперек его груди и лица исчезли.

Дарвиш ничего больше не хотел — лежать бы здесь вечно не шевелясь, — но его мочевой пузырь требовал иного. Не открывая глаз, принц медленно, осторожно сел на кровати, сделал два дрожащих вдоха, и его вырвало. Ласковые руки снова уложили его на подушки, прохладная салфетка вытерла лицо. Вонючее покрывало снялось с него, и Дарвиш понял, что должен сделать. Стиснув зубы, он поднял трясущуюся руку. Те же самые ласковые руки расправили его пальцы и вложили в них глиняную чашку. С их помощью он поднес чашку к губам. Она застучала о зубы, но принц ухитрился проглотить все содержимое.

Как всегда, вкус снадобья оказался хуже, чем он помнил, и в первую минуту Дарвиш был уверен, что умрет. Огонь побежал вверх и вниз по всему телу. Принц выгнулся и рухнул, весь в поту. Однажды он пожаловался чародею Третьего, что его лекарство едва ли не хуже самого похмелья. «Так и должно быть», — без улыбки ответил чародей.

Чувствуя себя почти человеком, Дарвиш открыл глаза.

Охам, чья широкая, до жути уродливая физиономия встречала принца каждое утро вот уже десять лет, вынул пустую чашку из вялых пальцев и бесстрастно сообщил:

— Ванна готова, ваше высочество.

— Конечно, готова. — Дарвиш протянул руки. Одевальщик бережно поднял его на ноги и, когда принц встал, снял с него красные шелковые штаны, в которых тот спал. — Но сначала мне нужно…

Самый младший одевальщик приблизился с ночным горшком. Его пальцы отчаянно вцепились в бледно-зеленую керамику.

Дарвиш улыбнулся и, опираясь на толстое плечо Охама, облегчился.

— Ты новенький, — умиротворенно произнес он и легко ущипнул мальчишку за подбородок.

— Да, ваше высочество. — Одевальщик покраснел и почтительно попятился с наполненным до краев горшком.

— Как тебя зовут?

Густые ресницы опустились на бархатные карие глаза.

— Фади, если угодно вашему высочеству.

— Угодно мне или нет… — Дарвиш пробежал оценивающим взглядом по стройной фигуре и вздохнул; она понравится ему больше через пару лет, когда мальчишка будет годным к постели. Если к тому времени он не исчезнет. Они всегда исчезают.

— А теперь, Охам, ванну.

— Слушаюсь, ваше высочество!

Дарвиша позабавило, как осторожно ступал огромный одевальщик, когда они вместе брели к выложенной плитками комнатке, примыкающей к спальне принца. Чародейское снадобье справилось с похмельем, но Дарвишу все еще казалось, будто голова еле держится на шее и малейший толчок снесет ее, Охам, конечно, знал это — не в первый раз он сопровождал своего принца к омовению.

От воды в глубокой медной ванне маняще поднимался пар, наполняя воздух слабым ароматом сандала. Дарвиш скользнул в нее с довольным вздохом и лег на спину, прикрыв глаза от наслаждения.

Потом он покорно двигался в руках Охама, целиком отдаваясь их нежности и силе. И только когда его вытирали, принц вспомнил и замер.

— Проклятие!

— Ваше высочество? — Охам перестал водить лохматым полотенцем по мускулистой спине принца и отступил, не понимая, в чем он согрешил.

— Да не ты! — Дарвиш властно махнул одевальщику, веля продолжать. — Мой возвышеннейший отец сообщил мне, что я должен жениться.

— Я слышал, ваше высочество, — почтительно ответил Охам.

— На девчонке, которой едва стукнуло семнадцать и которую я никогда не видел, ради единственной цели — привязать эту страну к ее стране.

— Простите, ваше высочество, но разве не для этого женятся все принцы? — Уставясь в зелено-голубые плитки пола, Охам опустился на колени, чтобы вытереть ноги принца.

— Да, — буркнул Дарвиш и прикусил язык, дабы не сболтнуть лишнего: из-за чего он на самом деле напился до бесчувствия после беседы с возвышеннейшим отцом.

Третий одевальщик — идеальный вездесущий слуга, который стоял у двери, ожидая своей очереди для услужения, — передавал все сказанное лорд-канцлеру, а тот докладывал королю. Это был непримечательный человек трудноописуемой внешности и неопределенного возраста — нечто среднее между Охамом и мальчишкой — и всего лишь самый последний в длинной череде шпионов, призванных следить за третьим сыном, который, не имея собственной реальной власти, мог бы покуситься на чужую. Дарвиш старался, чтобы им было что докладывать: он наполнял свою жизнь вином, а свою постель оживлял каждым желающим телом, которое ему попадалось. И по его приказу шпионов лорд-канцлера секли всякий раз, как только они давали ему хоть малейший повод.