Дэвид Геммел - Вечный ястреб

— Уверена, что поговорит. Присмотришь за Доналом, если проснется? Хочу собрать трав к обеду.

— Еще бы не присмотреть! Ты его покормила?

— Да, но от овсяной кашки он, думаю, не откажется, — подмигнула Мэг.

— Горазд покушать, — засмеялась Карен. — А как тот другой мальчик, с равнины?

— Ничего, поправляется. Я скоро. — Мэг сняла с крючка шаль, накинула на плечи и вышла.

Карен подровняла каменные кувшины и отправилась к колодцу помыть ведро. Мэг шла через луг к лесу. Девушка восхищалась ее грациозной, почти царственной походкой, которую не могли скрыть ни плотная шерстяная юбка, ни шаль. Вся Мэг, от черных как ночь волос до стройных лодыжек, воплощала собой все, чего Карен была лишена, но как будто не сознавала своей красоты — за это Карен ее и любила.

А Мэг нравилось ходить в блаженном одиночестве по лесу и слушать пение птиц. Здесь она обретала покой. Касваллон, будучи любовью всей ее жизни, вносил в эту жизнь слишком много сумятицы. Его буйный дух не мог удовлетвориться простой долей земледельца и скотовода. В поисках тревог и опасностей он угонял стада других кланов, проникал на чужие земли, прокрадывался мимо дозоров. Мэг боялась, что когда-нибудь ее мужа схватят и повесят, но как быть — его ведь не переделаешь.

Касваллон в детстве тоже был «сыном гор», рожденным вне брака ветреной девицей по имени Мира. Вскоре после родов она умерла — будто бы от внутреннего кровотечения, но в клане поговаривали, что ей дал яду родной отец. Имени своего любовника она так и не назвала. Касваллон рос в доме старого лорда-ловчего Падриса как названый брат Камбила, но мальчики никогда не дружили.

В семнадцать Касваллон покинул дом Падриса с кинжалом, плащом и двумя золотыми монетами. Все полагали, что он возьмет в аренду клочок земли и будет перебиваться где-то на севере, но он пошел прямиком к Паллидам и угнал быка с четырьмя коровами. У Хестенов он увел шесть коров, из которых трех продал в Атерисе. Через год все охотники чужих кланов выслеживали Касваллона из Фарлена.

Маггриг, паллидский лорд-ловчий, посулил двух племенных быков за его голову, но Касваллон и этих быков украл.

Сородичей-Фарленов поначалу все это веселило, но чем больше Касваллон богател, тем сильнее ему завидовали. Женщины, знала Мэг, обожали его, мужчины же, естественно, терпеть не могли. Три года назад, после смерти Падриса, лордом-ловчим выбрали Камбила, после чего общая неприязнь к Касваллону значительно возросла. Камбил открыто презирал давнего отцовского воспитанника, и многие Фарлены, желая снискать расположение нового лорда, поддакивали ему.

В этом году Касваллон даже в Играх отказался участвовать, хотя как прошлогодний победитель мог принести своему клану несколько лишних очков. Причина, которую он при этом выставил, была еще хуже, чем сам отказ: он, дескать, не мог оставить беременную жену, потому что у нее случилось кровотечение. Он уложил ее в постель и сам исполнял всю бабью работу по дому.

Это окончательно уронило его репутацию в глазах мужчин, но подняло на небывалую высоту в глазах женщин.

Теперь он спас мальчишку-низинника, самым непотребным образом использовав закон гор себе в оправдание. Мыслимо ли применять кормак в подобном случае? Этот закон был принят ради усыновления детей павших воинов, нижнесторонних в клан на его основе никогда еще не протаскивали.

Публично по этому поводу Камбил ничего не говорил и лишь на заседании совета высказал свое отвращение, но Касваллон, как всегда, остался невосприимчив к хуле.

То же самое было, когда он поймал двух хестенских охотников на землях Фарлена. Касваллон избил их своим посохом, но пальцы им не отрезал. Это привело совет старшин в бешенство, как и его женитьба на Мэг — оскорбительная, по их мнению, для всех фарленских девиц.

Касваллон относился к этому с полнейшим безразличием, отчего ярость против него порой перерастала в ненависть.

Мэг все знала, поскольку между Фарленами почти не было тайн, но Касваллон никогда об этом не заговаривал. Он всегда держался учтиво, даже с врагами, и вряд ли кому во всех трех долинах доводилось видеть его вышедшим из себя. Многие почитали это признаком слабости, но женщины, куда более прозорливые в подобных делах, не сомневались в мужестве Касваллона.

Причина, по которой он не изувечил охотников, не имела ничего общего с трусостью, и его друзья находили ее вполне уважительной. А недругам, которых ничто не могло бы удовлетворить, Касваллон попросту и не говорил ничего.