Дэвид Геммел: Великое заклятие

Небо над горами было ясным, и звезды сверкали, как алмазы на черном бархате. Стояла зимняя ночь, полная холодной ужасающей красоты. Снег лежал шапками на ветвях сосен и кедров. Здесь не было красок, не было признаков жизни. Все тихо — только ветки хрустят порой, под тяжестью снега, и шепчет поземка, гонимая северным ветром. Из леса выехал всадник в капюшоне, на темном коне. Конь медленно продвигался по глубокому снегу. Всадник, низко пригнувшись от ветра, придерживал у горла засыпанный снегом серый плащ. На открытом месте ветер сразу набросился на него, охватив со всех сторон, но всадник упорно продолжал свой путь. Белая сова, сорвавшись с высокой ветки, промелькнула мимо него. Бегущая по лунному снегу мышь вильнула в сторону, спасаясь от когтей хищницы, и ей почти удалось увернуться — почти.

В этой дикой глуши «почти» равносильно смертному приговору. Здесь существует только черное и белое, четко разграниченное, и оттенков серого между ними нет. Только противоположности: успех или неудача, жизнь или смерть. Ни оправданий, ни возможности наверстать.

Сова улетела, унося добычу, и всадник посмотрел ей вслед. Его ярко-голубые глаза на черном лице казались серебристо-серыми в лишенном красок мире. Чернокожий направил коня в лес.

— Мы оба устали, — прошептал он, потрепав скакуна по шее, — но скоро мы отдохнем.

Небо оставалось ясным. Ночью снегопада не будет, подумал Ногуста, и след, по которому он едет, не скроется и на рассвете. При лунном свете, проникающем сквозь кроны, он стал искать место для ночлега. Несмотря на плотный плащ с капюшоном и теплую нижнюю одежду, он промерз до костей. Больше всего страдали уши. В обычных обстоятельствах он замотал бы их шарфом, но вряд ли это разумно, когда преследуешь трех отчаянных беглецов. Тут надо прислушиваться к каждому звуку. Эти трое уже совершили убийство и не поколеблются повторить то же самое еще раз.

Ногуста бросил поводья на седло и потер уши. Они отозвались сильной болью. «Ничего, — сказал он себе. — Не бойся холода. Холод — это жизнь. Бояться надо, когда твое тело перестает с ним бороться, когда ты начинаешь ощущать тепло и сонливость. В этом обманчивом тепле спрятан ледяной кинжал смерти». Копь продолжал вспахивать снег, идя по следу, как гончая. Где-то там, впереди, остановились на ночь преступники. Ногуста понюхал воздух, но не уловил запах дыма. Костер им поневоле придется развести, иначе они умрут.

Понимая, что в таком состоянии с ними не справится, Ногуста съехал с тропы в лес. Надо найти укромную лощину или скалу, где он сможет сам развести костер и отдохнуть.

Конь споткнулся обо что-то под снегом, но удержался. Ногуста чуть было не вылетел из седла, а выпрямившись, разглядел среди деревьев хижину. Снежный покров сделал ее почти невидимой — не споткнись конь, они бы проехали мимо. Спешившись, Ногуста подвел коня к заброшенному дому. Дверь висела на одной кожаной петле — другая отвалилась. К длинному узкому строению под крытой дерном крышей примыкал укрытый от ветра навес. Там Ногуста расседлал и вытер коня, насыпал ему в торбу овса и накрыл его одеялом.

Обиходив коня, он перешагнул через наметенный у порога сугроб. Внутри было темно, но он различил серый камень очага. Там, как заведено в диких местах, лежали дрова, но их засыпал налетевший через трубу снег. Ногуста старательно отряхнул его, сложил дрова заново и достал коробочку с огнивом. Трут тлеет всего несколько мгновений. Если скудная растопка не займется сразу, ему придется очень долго возиться с кремнем и кресалом. Ногуста, сотрясаемый дрожью, отчаянно нуждался в тепле. Он высек огонь, и трут затлел. Ногуста поднес его к лучине, молясь шепотом своей звезде. Огонек, лизнув растопку, охватил сухое дерево, и Ногуста вздохнул с облегчением. Пока дрова разгорались, он осмотрел хижину. Ее строили с заботой и старанием. Углы пригнаны тщательно, мебель — стол, четыре табурета и узкий топчан — сработана добротно. К северной стене приделаны полки, пустые теперь. Единственное окно плотно закрыто ставнями. У очага поленница, оплетенная пыльной паутиной.