Иван Гулак: Тот, кто отравился чувством

Кинжал просвистел в воздухе, и вонзился в деревянный щит, который висел на стене. Это была вежливая просьба трактирщика утихнуть.

Красивая танцовщица извивалась на сцене, под довольное улюлюканье завсегдатаев таверны. По трактиру плыл тяжелый сигаретный дым, смешиваясь с запахом спиртного и приобретая от этого сильный, терпкий аромат.

Над Ликадоном воцарилась ночь, и в разных районах этого города ночь была разной. В торговых все было тихо и безлюдно еще с вечера, когда весь товар был распродан, а покупатели разошлись. Днем эти места наполнялись шумом и гамом, криками торговцев, которые наперебой расхваливали свой товар и плачем прохожих, у которых что-то украли. Жилые районы тоже были пусты. Простые горожане редко задерживались на улицах после захода солнца. Ну а в промышленных районах, которые пользовались недоброй славой, жизнь только начиналась…

выводила цыганка грудным голосом, проходя мимо столиков и бросая пламенные взгляды на посетителей.

Закинув ногу на ногу, Гестер сидел за поломанным столиком и держал в руках тонкий бокал с кальвадосским бренди. Его изготавливают из лучших яблок, и выжав сидр, оставляют отстаиваться в больших кедровых бочках. Бренди отдавало на губах терпким привкусом. Алый плащ Гестера был расстегнут на несколько пуговиц, выставляя на показ ослепительно-белую рубашку.

пела цыганка, махая подолом черной юбки.

Гестер равнодушно посмотрел на певицу и отпил глоток из бокала, закусив маленьким кусочком лакина. Эти плоды с кислым и солоноватым вкусом завозили в Ликадон из южных островов.

Он пришел сюда не за зрелищами и песнями. Тут было спокойно. Шумно, грязно, надымленно, но спокойно. Здесь не было стражи, ни офицеров порядка. Не было ни тюремщиков, ни шпионов полиции. Но ничто не препятствовало погибнуть от руки пьяного сотоварища…

на высокой, пронзительной ноте она закончила песню и красивым, грациозным движением вытащила искусственный цветок-украшение из волос и бросила его в зал. Украшение попало в чей-то бокал, который незамедлительно осыпался осколками. Послышался грубый, пьяный окрик. В ту же секунду несколько метательных стилетов полетели в неловкую певицу и порвав рукав, сорвали шаль, до крови оцарапав ей руку. Певица вскрикнула и нагнулась. Капли крови заблестели на дощатом полу. Цыганка быстро отбежала за барную стойку, скрывшись где-то в глубине здания.

Посетители одобрительно загоготали. Гестер поморщился, словно от зубной боли, и отставил бокал. Члены Воровского Подполья всегда так «развлекались после трудного рабочего дня», как они это сами называли.

Вздохнув, Гестер до конца застегнул свой плащ, и направился к выходу. На него никто не обратил внимания, потому что на сцену снова вышла танцовщица, и покачиваясь в такт музыке начала снимать свои многочисленные наряды.

Прохладный ночной воздух понравился Гестеру своей свежестью после затхлости таверны. Последний раз оглянувшись, Гестер бросил взгляд на запыленную вывеску кабаре «Кровавая Слеза».

Газовые фонари пускали на мостовую потусторонние блики, освещая террасу Пантомим. Никто не знал, почему ее так назвали, ведь никаких пантомим здесь не показывали. Злые языки поговаривали, что террасу названо так из-за лицемерия и лживости сенаторов и чиновников, оттого что они словно те мимы делали только вид, что что-то решают или делают. Ведь недалеко находилось фешенебельное здание мэрии, поражавшее всех своими стенами из черного мрамора и двустворчатой дверью из красного дерева.

Мэрия была пуста, и ее окна слепо смотрели на улицу незажженными окнами. Гестер быстро прошел мимо нее, и подняв ворот, свернул в дурно пахнущую улочку. Таким как он, было опасно даже ночью появляться в подобных местах. После получаса ходьбы Гестер подошел к небольшому одноэтажному бараку с покошенной деревянной крышей и поломанными оконными ставнями. Наконец-то дома!

Струйка пара зашипела и выстрелила из воздухоотвода в пробирке.