Елена Чудинова - Лилея

— Уж не прачешная ли там, вроде щелоком тянет, — Диана осторожно вытянулась на носках, словно делая балетный экзерсис. — Нето, там не прачки, мужские голоса… Ах, вон оно что…

Ступни ее распрямились, и почти сразу девушка опустилась на согнувшиеся колени, опершись о доски одной дланью.

— Поглядела, так слезай, вмиг вить рухнет! Я чаю, потому эту развалину и не побоялись тут оставить, что… — Параша вдруг осеклась.

Диана дю Казотт бесшумно спрыгнула наземь.

— По ту сторону — охраняемый зал, лезть нам туда не для чего, — каким-то пустым голосом сказала она. — Нет ли здесь воды, я хочу пить.

Нелли протянула новой подруге кружку, подивившись при этом причудливой световой игре чадившего факела: сквозь юные черты Дианы на мгновение проступило иное лицо, ее же, но очень старое, лет осьмидесяти. Даже платиновые волоса на мгновение показались белоснежною сединою.

Диана пила медленно и долго, словно не замечая затхлого вкуса воды, удерживая кружку обеими руками. Наконец она отбросила пустой сосуд и глубоко вздохнула.

— Мануфактура… Мануфактура в Медоне, вить я знала о том… — тихо прошептали ее губы. Взгляд, казалось, был обращен внутрь, и глаза не видели ни узилища, ни склонившейся над девушкою Елены.

— Вам дурно, сударыня?

— Пустое. — Диана вскинула подбородок. — Я опечалилась, что через эти окна не удастся бежать, только и всего. Скажите мне лучше, милая мадам де Роскоф, какая надобность занесла Вас в эти края, из которых многие, напротив, бегут прочь?

Быстрота событий требовала быстрых решений. Елена не колебалась: юная Диана, несомненно, вызывала полное ее доверие. Она повела рассказ о похищении Романа, не утаивая главного, но опуская многие подробности. Не скрыла она и обстоятельств гибели свекра, не случись коей, похищение хоть как-то можно было объяснить. Теперь же ей оставалось лишь поведать и свои недоумения.

— Элен, да Вы безумны! — Недавняя слабость, казалось, вовсе оставила юную девушку. — Вы здесь того ради, чтобы спасти одного мальчика?

— По Вашему я должна допустить, чтобы сей мальчик, умолчу о том, что это родной брат мой, погиб? — Кровь отлила от щек Нелли. — А как я должна спокойно жить зная, что не попыталась его спасти?

— Один мальчик! — Гримаса боли исказила черты мадемуазель дю Казотт. — Десятки, а то и сотни мальчиков гибнут каждый день! Их связывают и топят в реках на глазах у матерей! Их подымают на штыки! В Компьени шутники даже сладили особую гильотину, маленькую, для детей! Катом при ней двенадцатилетний выродок! Разве другие мальчики чем-то хуже Вашего брата, разве они никому не братья? А мальчик, что в эту минуту недалеко от нас, мальчик в башне Тампля? Говорят, разум его тмится, он не выдержал издевательств! Но до безумия ему не дожить, тело истает раньше! Зачем Вы сюда приехали, здесь разверзлась Преисподняя, и сие не аллегория! Зачем Вы только приехали, Элен?

— Затем, что не вижу для себя иного поступка, — ответила Нелли уже без обиды.

— Между тем было надобно Вам поступить иначе. — Диана стиснула до боли сплетенные персты. — Должно Вам было оставаться в безопасности, с тем дитятею, что уцелело, брат ли, сын ли, тут уж нету различия. И стеречь его, как волчица стережет дитеныша, отставить наемные руки, спать вполуха, не спускать с него глаз! Элен, Вы щасливица, но Вы не поняли своего щастья! Один ребенок из двоих уцелел! Боле того, кровь Вашего возлюбленного не ушла в землю, Вы успели… успели…

Стыдливость помешала девушке договорить, но Елена поняла без слов: та думала о ком-то, кому не только не успела подарить сына, от кого ей даже не довелось понести, кому ей не пришлось принадлежать. Погиб ли нареченный Дианы дю Казотт раньше нее, погибала ли она раньше него сейчас — праздный вопрос, Нелли и не подумала его задать.

— Простите мою горячность, быть может она — следствие тревожащейся совести, — голос Дианы смягчился. — В отличье от Вас и многих я-то имела возможность спасти близкого мне человека… Не наверное, само собой, но подруге моей сие удалось, а мне никто не мешал за нею последовать.

— Но Вы не последовали? — тихо спросила Елена.

— Нет, — отвечала Диана еще тише. — Я не стала подражать Люсили де Сомбрей. Ее отец остался жить, а мой, мой сложил голову на гильотине.

Де Сомбрей… Что-то знакомое почудилось Елене в звуке этого имени.

— Послушай-ко, — вмешалась Параша, — коли я верно расслышала, она про ту девку говорит.

— Про какую?

— Да которую Робеспьер охранил бумажкою! Неужто не помнишь?