Валентин Маслюков - Погоня

Пигалик и служаночка жались за бочкой в закутке у стены.

— Вы волшебник? — прошептала служаночка, не находя иного слова, для того чтобы объяснить невнимательность погромщиков.

— Это не совсем так, — тихонечко отвечала Золотинка. — Не совсем точное слово… Сколько вам лет?

— Девятнадцать, — прошептала, не задумываясь, девушка, трепетная рука малыша на ее ладошке чуть приметно дрогнула и замерла.

В глазах пигалика она прочитала нечто большее, чем удивление.

Ничего еще не было сказано, но чистое личико девушки разгорелось, она попыталась высвободиться, дернула руку, чего-то устыдившись, и воскликнула ни к селу, ни к городу:

— Как вам не совестно! Пустите!

Несдержанный голос раздался из пустоты — хозяйка оглянулась и никого не увидела, хотя явственно слышала паршивку в трех шагах от себя.

— Вот она здесь, господа военные! — вскричала хозяйка, все еще озираясь. — Здесь они прячутся! Оба! Недомерок и наша девчонка!

Не много однако хозяйка выиграла от того, что погромщики ломанули назад, из спальни на кухню:

— Где-е?

— Тут… — пролепетала женщина. — Тут… — повела она дрожащей рукой, очерчивая совсем уж невероятный круг. — Я слышала…

Спущенные Чулки заглянул в закуток, где вжалась в стену онемевшая парочка, и в каком-то недоверчивом сне ткнул мечом, сунувши как раз между служанкой и пигаликом, которые неслышно раздвинулись. Закуток, видно, представлялся ему пустотой, самые попытки шарить мечом в воздухе требовали насилия над здравым смыслом и чувством. Душевно нестойкий, Спущенные Чулки оставил мысль тревожить потустороннее. Занялся он вместо того предметами более осязательными и для душевного здоровья безопасными. Все так же замедленно, остерегаясь подвоха, нагнулся над бочкой и некоторое время над ней дурел, ошеломленный уже не в нравственном, а в чисто телесном смысле — прошлогодняя капуста разила умопомрачающей вонью.

С усилием овладев собой, Спущенные Чулки перехватил оружие и, обративши клинок вниз мстительно пронзил пузыристое месиво — и раз, и другой, и третий! С чавканьем, с брызгами, со страстью! А потом, распаляясь сердцем, принялся рубить бочку, ухая и приседая при ударах.

Золотинка нашла руку девушки и крепко сжала — та, видно, не достаточно хорошо сознавала, что два шага в сторону и окажешься у всех на виду, не защищенная наваждением. Страшно было рядом с алчно сверкающим клинком, страшно было, когда летели в лицо щепа, висли на щеках ошметки гнилой капусты, — страшно, но некуда деться.

И бочка не устояла, враз развалилась, вонючее месиво хлынуло, заливая ноги затаившейся парочке, но и воитель отступил, обнаружив, что чулки в капусте.

Загадочным образом это его облагоразумило. Он уронил меч и в который раз за Вечер Необыкновенных Свершений задумался подтянуть чулки. Размышления эти завели Спущенные Чулки так далеко, что он нагнулся и закряхтел, основательно прилаживаясь к делу.

Но, видно, судьбу не переспоришь. Сдавленный вопль во дворе, где-то далеко-далеко, бессмысленный для неискушенного слуха вопль: «хлопцы, конница!» — заставил Спущенные Чулки встрепенуться, позабыв намерение. Между тем соратники Спущенных Чулок спешно валили вон, в горницу и во двор, где слышалось роковое «конница!»

Кухня пустела, и очень быстро. Хозяйка рыдала в спальне. Хозяин, не умея даже и вообразить, какие напасти несет с собой нашествие конницы тотчас за пехотным погромом, потащился во двор, чтобы собственными глазами убедиться, что мир окончательно помешался. Своим чередом подевались куда-то мясистая девица и босоногий мужик. Стало совсем темно: припавший огонь очага давал мало света, а окна уже померкли.

Связанные пережитым, Золотинка и служаночка по-прежнему держались за руки, хотя прямая надобность в этом как будто и миновала, держались потому, что испытывали неловкость.

— Как вас на самом деле зовут? — прошептала Золотинка очень тихо — в чем тоже не было надобности.

А служаночка, без нужды промешкав с ответом, без нужды рванулась и выскочила на середину кухни.

— Остуда, паршивка, — слабо взволновалась в спальне хозяйка, настолько разбитая пережитым, что этим ничего не выражающим, бесполезным восклицанием и ограничилась.

Паршивка же судорожно оглянулась — хватила совок и кинулась на колени сгребать рассыпанную неровным слоем крупу; она мела ее ладошкой вместе с песком, грязью и черепками горшков.

Помешкав, Золотинка тоже оставила укрытие и остановилась в полушаге от ползающей на коленях девушки.