Торн Стюарт - Обитель спящих

— Ну и Нергал с тобой, бирюзовое брюхо, — проворчал Конан, еще не зная, рад он этому или нет. По совести, для дракона было бы лучше не помнить о прошедших веках мучений на острове, где он сидел как паук в паутине и ловил все проходящие мимо корабли, лишь бы о нем не узнали люди.

— Садись, сын мой, — пригласил старик. — Думаю, тебе будет привычнее Аридо, да и сам он свыкся с тобою.

Ласковым жестом, подходящим более по отношению к кошке, чем к дракону, он протянул руку и почесал огромного зверя под нижней челюстью. Дракон сощурил глаза и издал звук, похожий на глухое ворчание голодного волка.

Конан не заставил себя долго упрашивать и мигом устроился на спине Аридо. Старик сел на золотого — боком, как садятся в седло изнеженные аквилонские красавицы, выезжая на охоту в платьях с длинными шлейфами, — и тихонько щелкнул Кагию-химэ меж ушей. Она прижала лапы к бокам и двинулась с места так стремительно, что мгновение спустя почти пропала за деревьями.

— Ну, чего ты ждешь? — ворчливо спросил Конан у своего скакуна. Было так непривычно видеть в Аридо бессловесную неразумную тварь. Разум и речь давала ему душа колдуна, хранившаяся в надежной оболочке из бирюзовых чешуй. Теперь душа отделилась, заняв собственное тело, и Конан для ящера не более чем всадник, и то на короткое время…

Дракон обернул на него морду. В золотых глазах Аридо плясали веселые искорки.

— Я все помню, — тихонько сказал дракон и шутливо ткнул Конана носом так, что тот едва не слетел с его шеи. — Только ты не говори ему. Он расстроится. Для него я должен быть немым беспечным зверем. Пусть я для него таким и буду, ладно?

Киммериец раскинул руки, издал ликующий вопль и расхохотался — впервые от всей души с тех пор, как покинул Тай Чанру.

В первое свое путешествие до столицы Конан добирался почти трое суток. Драконам же на этот путь хватило времени от обеда до заката. Впрочем, они и шли не дорогой, а напрямую через леса и реки.

Сначала они выехали из леса в распаханные поля, затем потянулись сады и дома поселян. Ближе к столице начались усадьбы тех, кто был приближен ко двору. Конан полагал, что старик минует их, обходя как можно дальше, но вернувшийся император велел драконам выбираться на дорогу и идти помедленнее, чтобы дать себя как следует рассмотреть.

Стоило поглядеть на то, как высыпал на улицы народ, завидев двух драконов. Люди выскакивали из домов, женщины выносили детей и поднимали их повыше, чтобы те тоже смогли полюбоваться. Сначала все видели только драконов и глазели на них, пока, наконец, кто-то не разглядел всадников и не крикнул: «Император-отец! Вернулся Старший Сын Неба!» — и переполох поднялся вдвое против прежнего.

Драконы гордо шествовали по мощенной яшмой дороге, а вслед за ними из усадеб одна за другой выкатывались повозки. Их на ходу увивали лентами и цветами, украшая даже быков, тащивших экипажи. В повозках восседали дамы, нарядные и пестрые, как стайка южных птиц. Их сопровождали всадники в платьях не менее ярких, чем женские. Слуги и дети, вопя и распевая какие-то песенки, бежали вслед.

Отовсюду слышался смех и приветственные выкрики. Толпа росла, и к большим земляным воротам, отмечавшим въезд в столицу, подошло уже целое шествие.

Император-сын, как видно извещенный скороходом, вышел отцу навстречу в сопровождении пышной свиты. Драконы остановились под стеной дворца и двое подбежавших слуг почтительно помогли старцу сойти наземь, хотя он в этом и не нуждался. Младший император согнулся в поклоне чуть ли не вдвое и распрямился лишь тогда, когда отец обнял его за плечи.

На лице сына была написана искренняя радость, в глазах дрожали слезы. Патриарх обернулся на Конана и знаком велел ему следовать за собой. Киммериец напряженно оглядывался, не возьмется ли кто-нибудь поминать ему вчерашний побег, но и стража, и царедворцы, включая Акиро и Корэтика, лишь почтительно ему поклонились, ничем не выдавая, что видят его не впервые.

Чем-то их поклоны и молчаливые приветствия напоминали бесконечные церемонии кхитайцев, но здесь, в отличие от Города Тысячи Драконов, все лица были живыми, а не застывшими масками с щелочками хитрых темных глаз. То, что ни отец, ни сын не сказали друг другу ни слова, скорее выглядело как переполненность чувствами, чем как их отсутствие. Да, это были не кхитайцы, но Конан, глядя на них, думал о том, что ему вконец опротивели желтые физиономии, кому бы они ни принадлежали. Короткая передышка среди народа Южного Ветра лишь усилила его тоску по родному северу, где правят не маги, а короли, где верное сердце и искусный клинок ценятся дороже ворожбы и нефритовых безделушек.