Андрей Мартьянов - Видение былого

Когда на башне один из слуг, приставленный следить за клепсидрой, отбил три удара малым колоколом, означавших, что до наступления следующих суток остался всего один квадранс, я окликнул беседовавших у камина Ротана и Конна (кажется, разговор велся, как и у всех молодых людей, о войнах, сражениях и оружии) и первым взошел на ступени лестницы, ведущей на второй этаж моего маленького замка.

Король встретил нас на пороге кабинета, пригласил войти, затем, не церемонясь, уселся за мой стол, сгреб в сторону гору желтых пергаментов, взялся за свою сумку из толстой коричневой кожи с золотым тисненым вензелем и аквилонским гербом.

Из сумки был извлечен самого внушительного вида свиток, а вслед за ним и его собратья — надо полагать, заранее подготовленные копии.

Варвар развернул первый пергамент, возложил его перед собой на столешнице, выбрал самое лучшее перо и, не донеся руку до чернильницы, замер. Мы втроем недоуменно наблюдали за киммерийцем, не понимая, что происходит и ради чего устроен этот спектакль. Только на лице Конна отразилась смутная догадка. Наследник помрачнел.

Начали отбивать полночь — на сей раз гудел большой бронзовый колокол, купленный мною у лучших литейщиков близлежащего Танасула специально ради того, чтобы вся округа была осведомлена о течении времени: кметы из деревень очень быстро освоились с курантами Нового Замка и теперь отмеряли часы по гулким колокольным ударам, слышным, аж за пять лиг. Это была единственная моя попытка нести просвещение в народ, но зато вполне удачная.

За время двенадцати размеренных, мощных ударов, тугими струями бронзового звука проникавших в кабинет, Конан размашисто подписал первый пергамент, за ним второй, третий, извлек из золотой коробочки давно знакомый мне предмет — Королевскую печать, дыхнул на густо смазанный пурпурной краской кругляш и приложил его поочередно ко всем документам. С последним ударом все три пергамента были оформлены, как полагается.

Конан поднялся, держа в руке один из указов, и взглянул на меня.

— Хальк, наследный барон Юсдаль-младший, прими этот документ и зачти всем присутствующим. Б нем — воля короля Аквилонии, Конана Первого, из Канахов!

Боги, да к чему столь утонченная торжественность? Я подошел, взял широкий лист, сразу заметив, что на оном присутствуют обязательные для всех монарших документов тиснение и вырисованный самым лучшим придворным художником герб Аквилонии — золотой лев в пятизубой короне на алом щите-дроглоре.

Пробежав глазами первые строки я сначала задрожал, словно бумага гласила о моем осуждении на немедленную казнь через колесование, затем панически взглянул на Конана и его сына, получив в ответ нетерпеливый, резкий жест киммерийца — читай, мол! — и...

Испытанные тогда чувства я не могу описать, слов не хватает. Будет лучше, если я приведу здесь полный текст королевского эдикта, с которым мне выпала честь (или несчастье?..) ознакомиться первым.

Где властна воля — там путь к победе!

Во имя божественного Митры

и святейшего Эпимитриуса!

Мы, государь и король всей Аквилонии,

великий герцог Пуантенский, Танасульский

и Боссонский, владетель Таурана, Гандерланда и Атрены, такожде и господин всех земель Заката и Полуночи, Конан I Конах

сим подтверждаем:

Ныне, одиннадцатым днем первой осенней

луны 1315 года от основания королевства

Аквияонского, мы, Конан Канах, по собственной доброй воле и безо всякого принуждения отрекаемся от титула короля, передавая трон, корону, скипетр и Большую печать, а с ними все достоинства и привилегии королевского звания, освященного законами и тысячелетней традицией, его высочеству принцу крови и первому, наследному сыну Конну Канах, оставляя за собой лишь титул великого герцога Танасульского, со званием первого государственного советника, вплоть до моей смерти или отставки

волею короля. Да здравствует король Конн Первый!

Подписано собственноручно:

Конан I Аквилонский

И день первой осенней луны,

1315 год от основания Аквилонии,

баронство Юсдаль, Гандерланд

Вот так. Просто и без лишних слов. Я поначалу даже не сумел понять, что стал глашатаем новой эпохи. И последним вестником предыдущей, осененной именем короля Конана.