Игорь Мерцалов: Земля Забытых Имен

Сперва Ангейр, потом народ Хрустального города… Впервые за сколько веков ему выдался день, столь насыщенный неожиданностями.

Что-то вдруг изменилось, сгустился воздух, отяжелел, завязался тугим и влажным вервием предгрозового ветра. Из-за пиков Двух Судеб скатилась по перевалу черно-синяя туча, поползла, царапаясь о крыши. И в блеске молнии, в раскате грома явился горожанам…

У Нехлада перехватило дыхание.

Явился верховный бог. Весьерод, верховный бог славиров.

Ветер хлестко ударил по плечам, заставив склониться проросшие из яви деревья. Яромиру пришло на память древнее сказание о том, как Весьерод остановил войну деревьев, тогда зеленые исполины тоже поклонились ему — и точь-в-точь так он себе это всегда представлял.

Неудивительно, ведь это навь, место, где мысль мгновенно становится образом.

Вот только чья мысль? Неужели — обитателей Хрустального города?

Освобожденные души пали ниц.

— Вельерод… — прошелестело как вздох.

— Вельерод! — воскликнул царь. Протянув руку к богу и тут же отдернув ее, словно обжегшись, он распростерся у стоп его.

Даже имя прошло сквозь века почти без изменений, переходя от языка к языку. В представлении обитателей Хрустального города он выглядел отнюдь не крестьянином, однако роскошь и здесь была ему чужда.

Нехлад поспешно выбросил из головы мысли о том, почему вообще облик бога может зависеть от чьих-то представлений. Над такими вопросами пусть Ростиша да волхвы в Верхотуре думают.

Молчание затягивалось. Весьерод обводил людей взглядом, в котором не было ни радости, ни гнева, только ожидание. Не поднимая головы, царь воскликнул:

— Мы заслужили кару твою, бог наших отцов! — Вдруг решившись, он выпрямился. — Но и в этот миг я счастлив увидеть тебя: значит, не забыл ты о своих недостойных детях!

— Встань.

Это единственное слово было совсем не тем, чего ожидал смятенный царь. Наконец он медленно поднялся на ноги. Весьерод стукнул о помост своим похожим на пастушеский посохом.

— Вот я пришел. Чего ты попросишь у меня?

— Ничего.

— Есть ли у тебя желания?

Царь вздрогнул. Древлевед на другом краю помоста съежился, словно в ожидании удара, однако на него бог смотрел не более, чем на пустое место.

— Нет, — ответил царь.

— Жаждешь ли ты прощения?

Царь помедлил и, заставив себя оторвать взгляд от лица бога, проговорил:

— Я недостоин его. Весьерод обернулся к людям:

— Вы слышали слова своего властителя. Кто бы сказал иначе? — Не дождавшись ни звука в ответ, Весьерод снова стукнул посохом, заметно сильнее. — Что же молчите, люди? Вы любили расточать словеса перед моими ликами, почему же ни звука не произнесете перед лицом моим? Только что спорили — и уже отступились? Вас спрашиваю: кто сказал бы иначе, чем царь?

Нехлад был уверен: вопрос из тех, что не требуют ответа, но не так хорошо знал он жителей Хрустального. Вот поднял голову моложавый горожанин, который первым закричал, что ему все равно. Правда, начал он изворотливо:

— Какого ответа ждешь ты, боже Вельерод?

— Прямого и честного. Неужели думаешь, что меня устроит лживый или уклончивый?

Усмешка Весьерода, как будто не грозная и вполне человеческая, заставила горожанина затрепетать.

— Я надеюсь, мой ответ не оскорбит тебя. Я жажду прощения, но хочу и жить. Да, я виноват не меньше прочих, но и не больше, а кто без вины? Кто мыслил, что маленькие слабости приведут к большой беде? Мы грешны перед тобой, великий, но грешны по незнанию! — Голос его окреп. — Я хотел бы жить, чтобы исправить все допущенные ошибки! Я хотел бы…

— Мне понятно, — прервал Весьерод. — Кто еще хочет сказать? Я выслушаю всех. — Сомнения еще одолевали горожан, и он добавил: — А если боитесь, что я не умею исполнять желания так ловко, как ваш Локрис, — что ж, вот он, обращайтесь к нему. Нынче особенный час, когда придется сделать выбор.

— Жду кары! — воскликнул золотоволосый воин. Его перебили сразу несколько голосов:

— Жизни! Жизни!

Однако немногие поддержали этот возглас, и вскоре он увял. Должно быть, кричавшие поняли, что выбирают не за всех, а только за себя — теперь же черед молчавших доселе.

Пробившись мимо них к помосту, какая-то женщина воскликнула:

— Где дети мои?

— И мои! — хором отозвались другие.

Только сейчас Нехлад обратил внимание, что на площади не было ни одного ребенка. Правда, его удивило, что осиротевшие матери дали о себе знать далеко не сразу, да и было их куда меньше, чем следовало ожидать от города. Почти полное отсутствие мужских голосов тоже обратило на себя внимание.