Александра Бракен - Странник

Этта не в первый и даже не в двадцатый раз пожалела, что не знает как следует маминой жизни: когда она покинула Тернов, когда внедрилась в ряды Айронвудов, когда окончательно бросила обе группировки, спрятав астролябию и растворившись в будущем. Но все совпадало. Каждая деталь.

Возможно, Генри?

Более чем вероятно. Этта с силой сжала руками виски, словно это могло унять стучащую в них кровь. Плечо жалобно ныло каждый раз, когда она двигалась, но эта боль, как резец скульптора, только обтесывала мысли до голой правды. Каждый малозначительный довод, каждая крупинка фактов, начинали складываться в неопровержимую картину.

Она хотела Николаса – хотела увидеть его лицо, сравнить его мысли со своими, пока они не упорядочатся. Этта не осознавала, как часто искала убежища в его твердой решимости, пока та не исчезла, а она не застряла в ловушке, истекая кровью на холодном ветру. Когда ее осиротило, она оставила мужественную часть себя с ним, а та, что досталась ей, оказалась слишком труслива, чтобы признать то, что, как она уже знала, было правдой.

– Она чувствовала то же, что и я, – признался Генри, вновь поворачиваясь к ней. – Если честно… я не уверен, назвала ли она тебя в честь меня или в честь мимолетного увлечения. Думаю, ты – дань памяти, напоминание о том, кем мы были. Это… что ж, это неожиданно, учитывая, как она нас покинула.

Этта не решалась заговорить, не доверяя собственному голосу.

Всю свою жизнь, все эти восемнадцать лет, отец маячил бесцветным вопросительным знаком где-то на заднем фоне. Призраком, посещавшим время от времени ее мысли, напоминая о потере, обозначая провал в череде семейных портретов. Но с обеих сторон ее семьи было столько призраков, столько провалов, и Этта никогда не позволяла себе задерживаться на каком-то из них – это казалось неблагодарностью на фоне всего и всех, что у нее было.

Папа. Слово из словаря любви, которое она никогда не учила. Этта понимала его не больше, чем могла разобраться в собственных чувствах: в охватившем ее невольном ликовании, переходящем в ужас, от которого хотелось то ли кинуться к нему, то ли бежать прочь.

– Что я здесь делаю? – в итоге спросила она.

– Сначала мы просто хотели защитить и вылечить тебя – ты была почти при смерти, когда Джулиан принес тебя к нам. Теперь же… что ж. Я бы хотел надеяться на твою помощь в борьбе с Айронвудом, учитывая все, что он с тобой сделал. И, если мне настолько повезет, ты могла бы немного рассказать о себе сверх того, что я знаю.

– А что вы знаете? – спросила Этта, потрясенная страстным желанием, сквозившим в его голосе.

– Что ты родилась и выросла на Манхэттене. Что ты любишь читать и с раннего возраста получала домашнее образование. Я знаю, что ты выступала на конкурсах по всему миру и что твердо предпочитаешь Баха Бетховену.

– Вы читали статью в «Таймсе», – пробормотала Этта.

– Я читал все, что мог найти в этом… устройстве… интернете, – он произнес это слово так, словно впервые пробовал его на вкус. – Бесконечно мало. Один вопрос особенно беспокоит меня в последние недели, и я отчаянно надеюсь услышать на него ответ. Но только если ты не против.

Его слова потрафили ее гордости и разбередили любопытство, но ей нужно было снять последний камень с души, прежде чем она смогла бы идти дальше.

– Сначала я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос. Но не знаю, могу ли доверять вашему ответу.

– Спроси и увидишь.

Этта вдохнула, чтобы успокоиться, ожидая, пока боль в горле уймется и даст говорить спокойным тоном.

– Тем вечером, на концерте… вы или кто-то из ваших Тернов были так или иначе причастны к выстрелу?

Вот оно . Что-то едва уловимое пробежало по его лицу. Губы Генри сжались, и он тяжело выдохнул, раздувая ноздри.

– Ты говоришь об Элис?

Этта ожидала поспешное отрицание, раздраженную позу. Но то, как смягчилось его лицо, надломило хрупкий щит, который она возвела вокруг своего сердца, а тяжесть, сквозившая в его словах, едва не сломала его окончательно.

Она снова сглотнула. Кивнула.

Генри не сразу заговорил, и все это время Этта не отводила от него взгляда.

– Ни за что, – наконец ответил он. – Я бы никогда не причинил вреда Элис, хотя не уверен, что мог бы рассчитывать на взаимность. Я верил ей, когда она сказала, что пыталась удержать тебя от путешествия. Защитить тебя.

– Она вам это сказала?

В мозгу промелькнула непослушная мысль: «Элис доверяла ему!».

– Когда ты исчезла, я остался с нею, – Генри будто подтолкнул своими словами ее сердце, заставив его биться о грудную клетку в хаосе облегчения, и благодарности, и зависти. – Ее последние мысли были только о тебе.