Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

Последним на ледовый берег сошёл Дубрав, но, когда Алёша и Оля, спешно, взявшись за руки, пошли вперёд, он окликнул их:

– Подождите… Одну минуту…

Старец повернулся к живой, лебединой ладье, склонился пред нею, и прошептал слова благодарности, пожелал ей счастливого возвращения в Лукоморье; белёсое, берёзовое сияние разлилось вокруг чудесного этого судна, и оно медленно, величаво, уже не задевая узких ледовых берегов, выплыло в морской простор.

А потом они пошли: впереди, гордо распрямив спину – Дубрав – позади Алёша, Оля, Вихрь и Жар. Огненный пёс настороженно оглядывал изъеденные тёмными шрамами древние ледовые стены, был напряжён, иногда скрежетали его клыки.

– Надо осторожней быть, вместе держаться… – начала было Оля, но договорить не успела.

Несколько особенно плотных теней над их головами, вдруг издали жуткий, леденящие вопли, и чёрными глыбами метнулись вниз, на идущего впереди Дубрава. Старец вытянул навстречу им руки, и бросил… букет живых, собранных в Лукоморье цветов. Ослепительным пламенем вспыхнули твари, завывая, слепо бросились в стороны, врезались в ледовые стены, и прожгли в них пещеры, из которых ещё долго вытекала горячая, грязная и смрадная вода. Так была отбита первая атака, но – это было лишь началом.

– До этого казалось, что под стенами навалены груды острых ледовых обломков, но вот они зашевелились, и с отвратительным скрежетом стали подыматься. Оказывается – это были сотканные изо льда людские фигуры, несмотря на их уродливость, острогранность, несмотря на то, что при движении некоторые из них (видно – самые древние), покрывались трещинами – они не были одноликой массой. В каждым из них угадывалось своё лицо – когда–то они были людьми.

И вновь ступил навстречу Дубрав, и ясным, полным прекрасного, сильного чувства голосом проговорил:

– Возьмите жар моего сердце. Всю Любовь свою отдаю вам. В Любви умираю, и это воскресит вас…

– Нет, нет… – тихо прошептала Оля.

– Прощайте. – Дубрав обернулся к ним, и в последний раз взглянул умиротворённым, вечно–любящим, бесконечно глубоким взором.

А потом Старец обернулся к ледяной толпе, до которой оставался один последний шаг. Он глядел на них тем же полным высшей, вселенской Любви взором, и толпа, никогда не видевшая подобного остановилась – он сам шагнул навстречу им, и проговорил:

– Возьмите же моё сердце, бедные вы…

Жадные ледовые клыки вцепились в его одежду, легко разодрали, разодрали грудную клетку (ни единого стона не вырвалось из побелевших уст могучего старца) – и вот уже пылает перед ними счастливым, вечным фонтаном Жизни сердце; и тогда все они, так долго не ведавшие этой самой жизни, потянулись к нему десятками, а то и сотнями морозящих губ, каждый хотел насладиться хоть глотком этого света – а сердце полыхнуло подобно Солнцу… И не было уже ледяных фигур – обратившись в счастливо–златистый весенний поток, они, словно пробудившиеся от долгого сна младенцы, устремились вниз по ущелью, едва не сбили с ног Алёшу и Олю – но ребята всё–таки, держась друг за друга устояли, и тут же стали пробиваться к тому месту, где в последний раз видели высокую, могучую фигуру Дубрава. Поток схлынул, и они бросились из всех сил – там ничего не было, и тогда Алёша схватился за раздираемое болью сердце, и проскрежетал:

– Мы ещё посчитаемся! Мерзкая ты колдунья! Сейчас! – в ярости он сжал кулаки, вскочил на ноги, и тут же рухнул обратно на колени. – Прямо сейчас прорвусь ко Вратам! Оля, ты только не возвращай меня – я в себе сейчас такие силы чувствую…

Алёша не договорил, склонил свою истомлённую, увитую седыми прядями голову, и погрузился в Мёртвый мир.

Оля тихо плакала над ним, и ласковые, пришедшие из глубин воздуха слова лились из неё:

* * *

Погружаясь в Мёртвый мир, Алёша был собран как никогда, он уже знал, что перед ним окажутся ледовые шипы пристани, за которые надо успеть схватиться – так и есть – сразу перехватил, подтянулся. Ещё несколько рывков – вверх, навстречу скрипу перевозящих через море канатов и механизмов; навстречу сцепленным в единую, твёрдую массу, лопочущих всё об одном и том же голосов. Яростно завывал, пытаясь сбить его ледяной ветрило, но Алёша с не меньшей яростью, вцеплялся, скрежетал зубами, выкрикивал исступлённо: