Щербинин Дмитрий
КОВЕР
Посвящаю Лене Г...
Октябрьский вечер. Небо весь день было завешено пеленой тяжелых, провисающих туч, и, казалось, что начнется снегопад - первый снегопад в этом году. Однако, снегопад все не начинался, и только ветер завывал тяжело и низко, словно бы вещал о надвигающейся долгой-долгой зиме.
Лишь кое-где на ветвях еще сохранились вкрапления желтых и бурых листьев, большая же их часть уже лежала отсыревшим, темным ковром на земле. Впрочем, и те листья, которые еще оставались зацепленными за свои весенние и летние обители в наступивших сумерках настолько выцвели, что тоже казались уже умершими, потемневшими. Между ветвей развесился холодный темно-серый туман, и от него на расстоянии двадцати шагов все предметы казались размытыми, так что и не понять было - дерево это стоит, или же какое-то чудище; на расстоянии же тридцати шагов уже решительно ничего нельзя было разобрать там, в таинственном полумраке все чудилось некое движение.
Да - там было таинственно, там было печально, но, все-таки, вся аура чудесности нарушалась от того, что это не был некий отдаленный от всякого людского жилья лес, но всего лишь городской парк, который обступали со всех сторон, теснили стены домов. И из-за стен тумана доносилось гуденье машин хоть и отдаленное, но ни на мгновенье не умолкающее, все время настойчиво шепчущее: "Осень то осень, палые листья, туман, а тут поблизости я, цивилизация, вот я шумлю своими машинами, спешу, суечусь, говорю, покупаю, продаю, смотрю телевизоры - не забывай про меня..."
И здесь, из этих стен тумана вытягивалась асфальтовая дорожка - асфальт был мокрым, черным, кое-где в выемках темнели небольшие лужицы, дно которых было устало черными, мертвыми листьями; были в асфальте и трещины, из них пробивалась пожухшая, мертвая трава.
Сначала в тумане почудилось некое движение, вот уже и некая размытая фигура проступила, и лишь затем смогли продраться в этом тяжелом воздухе шаги. Человека который шел звали Миша, и было ему чуть больше двадцати - от рождения он был мечтательным и любил уединение. Слышал, что в древней Греции изгнание из общества считалось самым страшным наказанием - никак не мог понять психологию древних, ему казалось, что уединение, отрешенность от всей этой суеты, есть величайшее благо - такое благо, которое ни за какие деньги не купишь. Вот и сейчас, как и каждый вечер, после работы он не спеша прогуливался по парку, и рад был тому, что за все время прогулки (а она продолжалась по меньшей мере уже час), ему так никто и не попался навстречу. Теперь он остановился, медленно оглядывая темные стены тумана - природа была погружена в глубокую скорбь; вот-вот казалось заплачет, и он чувствовал тоже, но и знал, что это хорошее, искреннее, поэтичное чувствие. Если, когда он вынужден был идти по городу или же ехать в общественном транспорте шум машин не раздражал его - по крайней мере, оставался чем-то незаметным, то, как только он входил в лес, то этот уже удаленный рокот раздражал его, хотелось чтобы никаких-никаких звуков цивилизации не доносилось; иногда он уходил в дальние леса, но сейчас отдавал себе отчет, что если уйдет сейчас туда, то вернется лишь поздней ночью, где-то перед самым рассветом, и попросту не сможет подняться потом, пойти на работу - он вообще как человек мечтательный, очень любил поспать. Теперь же он стоял без всякого движенья, задумчивый, печальный, погруженный в себя, и, казалось, что в любое мгновение по щекам его могут покатится слезы. Он уже не замечал шума машин природа навеяло на него темное спокойствие...
И так бы стоял Михаил до тех пор, пока темно-серый туман не сгустился бы в непроницаемо черный - тогда, при наступлении ночи, он развернулся бы и пошел бы назад в город, к себе домой. Так было много раз до этого, но теперь все вышло совсем по иному.
Он увидел как стены тумана распахнулись, и стремительно метнулась на него некая массивная, темная тень. Первой мыслью было, что это мотоциклист довольно странно, если учесть, что не было неизменного в таких случая оглушительного моторного треска - однако, это было первое, что породил его мозг - он бросился в сторону. Стремителен был его бросок, но, все-таки он не избежал столкновения. Удар пришелся в левое плечо и был настолько силен, что Михаил отлетел на несколько шагов, повалился. Он повалился лицом на темный ковер палых листьев и их холодное прикосновение подействовало как ушат родниковой воды - он тут же вскочил на ноги, оглянулся...
Читать дальше