Ольга Громыко - Кому в Навьем царстве жить хорошо

Поплескался я в воде, рассолу хлебнул — ожил. Пошли мы к Вахрамею обещанного требовать.

— Охти мне тошнехонько, — вздыхает царь, — от сердца отрываю! Кабы не родственники, тремя службишками пустячными не умилостивили бы.

Кликнул садовника:

— Вот тебе, Еремейша, помощники, за аленьким цветочком приехали. Выдай им по лопате с рукавицами холщовыми, и проводи в сад, пущай любой копают!

Да как расхохочется — у нас мороз по коже. Что дочь, что батюшка — с обоими ухо востро держать надобно, не угадаешь, какой подвох задумали.

Вышли из царских покоев — Вранко с хрипотцой зловещей:

— Честные люди так не смеются! Не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!

Смахнул я его с плеча:

— Хоть бы раз к добру прокаркал!

Ворон крыльями трепетнул, на другое плечо перебрался:

— К добру я молчу, а Вахрамею верить не советую. Не к добру он расщедрился, ох не к доб…

Придержал я его за клюв, не дал окончить.

Сад у Вахрамея на загляденье — деревья раскидистые, а тени не дают, под ними цветы диковинные горушками круглыми рассажены, птицы в клетках золотых поют-заливаются, звери хищные на цепях рыкают.

Да только садовник все не останавливается, мимо ведет. Вывел на самый край сада, а там пустырь, куда землю ненужную, песок да глину свозят.

— Ну, выбирайте, добры молодцы, да смотрите не прогадайте!

Глянули мы налево, глянули направо — батюшки светы! Весь чисто пустырь цветочками аленькими зарос, кусты шипастые человеку выше пояса, листьев почитай и нету, одни колючки, а в центре куста семь лепесточков навроде ромашкиных.

Муромец меня в бок толкает:

— Слышь, Сема, может, ну его к лешему, этот цветочек? Давай лучше семян наберем!

— До осени ждать прикажешь? Завтра уже свадьба царская, как бы не осерчал Вахрамей, к лягушкиным устам приложившись! Терпи, Сема, выкопаем, в тулуп завернем, да и повезем помаленьку!

— Неужто и впрямь за такую малость осерчает?

Выбрали мы цветочек с краешку, поменьше да пошипастей. Даже через рукавицы, гадость эдакая, колется пребольно. Обкапываем, Сема Соловей ворчит:

— Надо было нам в садовники наняться, царь еще и за прополку приплатил бы!

— Кто ж знал?

Сема Муромец рукавицу снял, зубами колючку обломившуюся из ладони тянет.

— А это точно он? Еще привезешь батюшке репей подземный, он тебя по лавке разложит да тем репьем пониже спины вразумит!

Не знает он моего батюшку, посмеется Кощей в худшем случае.

— Точно, Сема, я его в книжке утопшей видел, только там не прописано, что цветочек на кусте растет… Хочешь — проверь: оторви один лепесток да желание загадай, ровнехонько через семь лет сбудется.

— А толку мне с того желания через семь лет? Вот разве что богатства великого пожелать, славы там…

— Эк ты, брат, размечтался! Что, цветочек за тебя торговать али булавой махать будет? Загадай вон себе порты новые, эти как раз за семь лет поизносятся, только размер не забудь указать.

Махнул Муромец рукой, не стал лепестка щипать:

— И стоило, Сема, ради этого бурьяна в такую даль тащиться? Неужто ты, Кощеев сын, сам себе портов не наколдуешь?

— Наколдовать-то наколдую, да мой батюшка разные диковинки собирает, вот я и обещался добыть.

А коренья-то у цветочка не простые — у иного дуба столетнего покороче будут, лопата их не берет, а ежели который вытащить удается, он полежит-полежит и снова в землю ныряет. Приметили мы эту хитрость, давай корни откопанные хватать да узлами завязывать.

Повязали цветочек накрепко, в тулуп завернули. Легок, да объемист.

— Ну, Семы, добыл я, что хотел, — пора ноги делать, пока обман наш не раскрылся. Соловей меня поддерживает:

— Прощаться, поди, не стоит, сделаем вид, что спать пошли, а сами коней тишком выведем и прочь поскачем.

— Надо бы копыта загодя тряпками обмотать, чтобы по двору не стучали.

— А со стражей под сводом что делать будем?

— Ничего, соврем, что Вахрамей за перстнем обручальным послал — мол, невеста дома в укладке забыла, а другой вздевать не желает.

— Вот бы поглядеть, как он лягушку целовать будет!

— Прибьет, поди, того, кто первым «горько!» крикнул…

Муромец слушал-слушал да как взовьется:

— Не могу я Любушу царю на поругание оставить, люба она мне! Никуда без нее не поеду!

Я так и сел:

— Да ты что, Сема, позабыл, как она лягушкой мокрой по кочкам скакала?! Доедем до болота, я те двадцать таких наколдую!

Муромец свое гнет:

— Пущай лягушка, зато получше иных девок будет — и красой взяла, и покладиста, слова поперек не молвит, разве что квакнет когда — чем не жена для добра молодца?