Тиа Атрейдес - Сумрак и Гитара

Хилл на минуту позабыл про свою ревность и злость, так забавно было наблюдать за Шу. Вот актриса! Изображает из себя милую, избалованную дурочку, вся такая наивная и непосредственная. И при всём при этом тихонечко так своих девочек сиреневыми нитями поглаживает, успокаивает. А сама злится, искры так и летят. Хилл не желал себе признаваться, что её рука, властно и жестко удерживающая его голову, доставляет ему удовольствие. Впрочем, как и вся эта игра. Сейчас ему было бы гораздо труднее изобразить идеально спокойное и невозмутимое снежное изваяние. Пришлось бы гитару держать несколько по-другому, чтобы не нарушить образа. Но вот хихиканье фрейлин… чтобы понять их мысли, не нужно быть магом. Эти девчонки его за человека не считают, раз на нем ошейник и называется он Тигренком. Хилл сам не особо заметил, как его раздражение перекинулось с принцессы на её придворных дам. Шу с ним играет, и довольно жестоко. Но она играет с человеком, и в этой игре ещё неизвестно чем всё закончится. А вот эти девчонки… пока он был для них менестрелем, учеником Клайвера, бегали за ним толпами, готовы были друг дружке волосенки повыдирать, лишь бы его заполучить. На прием, на званый вечер, или просто на ночь — неважно. Теперь же он для них просто вещь.

— Проголодался, Тигренок? На, выпей молочка, — принцесса ласково потрепала его по затылку и вручила чашку молока. Весьма кстати, потому что он действительно был голоден. Похоже, она об этом догадалась и решила его всё же покормить.

— Интересно, а пирожные котикам можно? — Шу с шаловливой детской улыбкой обратилась к фрейлинам. — Мия, твоя киска ест пирожные?

— Нет, Ваше Высочество, зато моя кошка кушает виноград, — Мия Тейсин обожала свою кошку, и при каждом удобном случае про неё рассказывала. — И ещё лесные орешки.

Дочь барона Тейсина разулыбалась, довольная вниманием принцессы. Шу же тем временем положила на свою тарелку горку пирожных и пирожков, добавила пару бутербродов и отдала тарелку Тигренку.

— Как интересно! А твой кот, Ленкория? Может, он ест пирожные? Как, кстати, его зовут?

Пока девушки увлеченно обсуждали своих котов, выясняя, что они едят, как себя ведут, у чьего кота шерсть длиннее и привычки забавнее, Хилл, наконец, позавтракал. Страшная мстя принцессе может и подождать немножко, в отличие от урчащего голодного желудка. Да и нежные пальчики Шу, поглаживающие его по голове, способствовали перемирию. Ничего, ещё целый день впереди, эти избалованные девчонки успеют получить свое. Глядя, как принцесса мило беседует с дамами, Хилл задумался вдруг, с чего бы такая перемена. Вчера она вела себя с ним как угодно, только не как с домашним зверьком. Шу вчера и злилась, и ластилась, и била его, и целовала — как мужчину, а не как котенка. А сегодня она убеждает своих дам, что Тигренок для неё — не более, чем неодушевленная игрушка. С чего бы это? Во взбалмошность, непоследовательность и прочую ерунду, свойственную женщинам, ему не верилось. Её Высочество даже в порыве страсти всегда знает, что делает. Так какого демона она творит сегодня?

Хилл не успел додумать эту мысль до конца, как Её Высочеству наскучило обсуждение котов и захотелось новых развлечений. Принцесса отобрала у Тигренка тарелку с последним пирожным и неподражаемо капризным тоном повелела:

— А теперь мы желаем усладить наш слух мелодиями далекого севера! — в её устах это звучало так, будто Её Высочество потребовала луну с неба и сокровища морских людей в придачу. Натуральная принцесса из ярмарочного балагана! Её изволение было именно тем, чего Тигренок и ждал. С Черной Шиерой в руках ему никакая магия не нужна, чтобы вить из женщин веревки. Фрейлины оживленно зашевелились — кот, играющий на гитаре! Какой изыск! Хилл подумал, что теперь они замучают родителей требованиями — как же так, у Её Высочества есть, и им тоже хочется! Новая мода грозила лишить свободы немало бродячих музыкантов.

Хилла это совершенно не волновало. Он взялся за Черную Шиеру, и она запела. С первыми звуками удивленные девицы притихли, и вскоре замолкли совсем. Сегодня не было баллад о любви. Шиера пела о тоске и одиночестве души, запертой в клетку, птицы, лишенной крыльев, кита, умирающего на берегу. Пела о страсти, жаркой, неразделенной, испепеляющей страсти к небу, к необозримому простору, к свободе. Черная Шиера вспоминала высоту и мощь ветра, несущего на своих крыльях песни неведомых далей, трепетала парусом бригантины, идущей сквозь штормы и ураганы к не обозначенным на карте берегам, звенела и рыдала криком чайки над портом, билась прибоем о скалы необитаемых островов, свистела в перьях пикирующего сокола, дребезжала плачем одинокого старика, не дождавшегося сыновей с моря…