Елена Мейсак - Разбитая гитара. Книга 1

Был уже ноябрь, но осень словно бы и не торопилась в этот уголок Балкан. Погода переменчиво и торопливо менялась, то светило яркое солнце, зажигая яркими красками поблекшие листья, то вдруг начинал идти протяжный моросящий дождь, мучительно размазывая грязь по лугам и холмам, словно ребенок манную кашу по тарелке.

Этот день ничем не отличался от всех остальных. В небольшом каньоне стояла утренняя тишина, наполняя воздух предрассветной негой. Из общей картины выделялись лишь две березы, росшие вдоль тропинки. Здесь очень редко можно встретить березу, и два черных ворона, словно бы зная об этом, устроились на верхушке одной из них, раскачиваясь на ветках.

Буквально в двух шагах от этой идиллической картинки можно было заметить свежевырытый котлован. Мертвым чревом зиявшая дыра напоминала тело, разрезанное хирургом-дилетантом, но так и не зашитое. Коричневая глина после недавно прошедшего дождя устилала пространство вокруг, делая все таким противным и неприятно скользким.

На краю котлована стояла живая линия из странно одетых людей. Ветер развевал фалды черных фраков и красивых длинных платьев. Казалось бы, люди собрались на званый ужин или изысканный бал. Но если приглядеться поближе, бал этот скорее бы напомнил гниющий ад, где правил не кто иной, как сам дьявол.

Одежда людей была во многих местах порвана, висела клочьями и практически вся испачкана. Волосы были всклокочены, а к ногам прилипли куски глины. Оторванные края одежды обнажали израненные руки, на лицах стоявших можно было увидеть иссиня-черные кровоподтеки. У кого-то были разбиты губы, и сквозь это месиво сочилась кровь.

– Целься! – словно ножом разрезал тишину противный мужской фальцет.

Головорезы в черно-серой камуфляжной форме и черных масках на лицах в одно мгновенье вскинули десятки автоматов и направили их дула в сторону стоявших у края котлована людей. Вороны испуганно сорвались с березы и, торопясь, ретировались.

Эти люди почему-то уже никак не реагировали на происходящее. Не пытались бежать, упасть в котлован, вообще никак не боролись за свою жизнь.

Они обреченно и совершенно молча стояли у края. Их ноги были широко расставлены, а руки сцеплены за головой в замок. Бледные, измученные лица их застыли, словно посмертные маски. Никто не попытался хотя бы как-то оттянуть роковой момент, который ждал их с фатальной неизбежностью.

Казалось бы, эти люди очень много времени провели взаперти. Их тела источали смердящий запах немытой плоти. Раны кое-где начинали гноиться, представляя собой отвратительное зрелище. Повнимательнее посмотрев вокруг, можно было увидеть, что адово горнило разметало вокруг котлована какие-то непонятные инструменты.

То там, тот тут можно было увидеть раздавленные деки виолончелей, валявшиеся в грязи мундштуки тромбонов, флейты с погнутыми клапанами, оторванные струны, поломанные смычки…

– Огонь! – брызжа слюной, взвизгнул фальцет.

Застрочили автоматы, раскраивая пространство и время на тысячи кровавых лоскутов.

Через пару минут котлован обрамляла лишь куча наваленных друг на друга трупов еще совсем недавно стоявших здесь людей. Еще через пять минут подъехал трактор, и, поддевая ковшом кровавое месиво, словно вчерашний мусор методично сбрасывал их в котлован вместе с их инструментами.

Через полчаса от этой раздирающей душу картины не осталось практически ни следа. Вороны вновь уселись на березу, и вокруг опять воцарилась звенящая, мертвая тишина. И лишь свежие следы трактора да размазанные колеи из глины напоминали о недавно прошедшей здесь безумной акции вопиющего зверства.

Франция. Пригород Марселя.

– Мама, смотрите! Кажется, Амира что-то снова задумала, – высокий темноволосый молодой человек жестом показал куда-то.

У большого окна библиотеки стояла невысокая и еще молодая женщина в изысканном шелковом костюме необыкновенно красивого жемчужного цвета. Женщина была еще довольно привлекательной, фигура ее сохранила почти юношескую грацию, а прекрасные волосы цвета льна, уложенные в изысканную прическу, ниспадали на плечи шелковым струящимся водопадом.

Внешне женщина выглядела абсолютно спокойной, но каждый ее жест, каждая клеточка ее стройного, гибкого тела выдавали едва сдерживаемую тревогу. Руки ее были сцеплены крест-накрест на груди, нижняя губа закушена. В ее голове ходуном ходили самые разные мысли.