Тиа Атрейдес - Сумрак и Гитара

Ей нестерпимо хотелось провести ладонью по горячей коже, поцеловать каждый позвонок, зарыться лицом в мягкое золото.

«Эта поза! Актеришка балаганный, раненый герой на подмостках! Ну, получи же!»

Шу легонько провела плеткой вдоль изящного изгиба спины, с удовольствием отметив его участившееся дыхание. Ещё раз — по спине, и по плечам. Ударила невесомо, задев лишь воздух — как падение листа.

Пауза — послушать его дыхание. Спина напрягается: он ждет продолжения, уже не изображает шута бродячего.

«Будет тебе продолжение, Тигренок».

Ещё дюжина коротких поцелуев плети в рваном ритме. Пауза. Тигренок стонет еле слышно.

Теперь погладить: слегка, и посильнее, и ещё сильнее… пауза.

Он дрожит, сжимает зубы, дышит быстро и неглубоко.

Ещё погладить. Медленно, длинно. И коротко, сильнее. Ещё сильнее! Золотистая кожа краснеет. Он коротко вздыхает, напрягается — рельефом проступают мышцы спины и рук.

«Что? Хочешь сцапать, Тигренок? Обойдешься».

Дыхание в такт, с каждым ударом — слитный вздох. Плетка лишь тревожит воздух в волоске от его кожи, он уже подается навстречу её движению. И, наконец, настоящий удар. Вспухает короткая красная полоска — и стон, почти рык. Не боли, наслаждения.

Ещё удар — и вскрик. Удар длинный, короткий. Пауза… Он похож на тигра, изготовившегося к прыжку. Звериная мощь и грация, рык, клокочущий в горле.

«Ну же, подними голову! Посмотри на меня! Попроси прекратить! Какого демона ты позволяешь бить себя?»

Шу злилась. И на себя, и на Тигренка. На себя — за наслаждение его болью. На него — за упрямство. Он не сдался, не попросил прощения. Он позволил ей опять поддаться тёмным инстинктам.

Она больше не щадила и не ласкала его. Свистела плетка, украшая светлую кожу яркими рубцами. Запах крови и вид покорного тела у ног, его боль… вкусно! Сладко… Шу упивалась его стонами, любовалась напряжением. Она почти забыла…

Оранжевый лист, принесенный ветром, спланировал на исчерченное алыми рубцами плечо.

Шу замерла, еле остановив руку с занесенной плетью. Опомнилась и ужаснулась себе. Отбросила плетку, опустилась рядом с ним на пол, не решаясь дотронуться до окровавленной спины, откинула светлую прядь.

Тигренок пошевелился и взглянул на неё: спокойно, изучающе. В самой глубине зрачков Шу померещилось… нет, она увидела — восхищение. И усмешка на искусанных в кровь губах.

«Ну и характер! Не ты только что кричал от боли? Чему ты смеешься?»

Под его взглядом, с этой его усмешкой, Шу почувствовала себя напроказившей семилетней девчонкой.

«Кхе корр! Откуда ты взялся на мою голову!»

Благие намерения излечить последствия собственных забав рассыпались в прах.

— Вставай!

Шу снова злилась: «Да как он смеет! Ненавижу!»

Тигренок легко вскочил на ноги и уставился на неё выжидательно: «Ну, и что дальше?»

Видеть его глаза было для Шу невыносимо. Вместо страха, сожаления и вины — понимание, желание и… ласковая насмешка. Будто она пририсовала усы к портрету его любимого дедушки, а не… ей даже не хотелось думать о том, что она сделала. Шу протянула руку, и его одежда послушно порхнула к ней. Из камзола что-то выпало, и Тигренок метнулся, у самого пола поймав… цветок.

Принцесса замерла, словно ей на голову вдруг свалилась её собственная башня.

Она смотрела, как Тигренок бережно расправляет примятый листок, поднимает взгляд, и с невозможно нежной, смущенной улыбкой протягивает лиловую хризантему. Ничего не соображая от потрясения, она приняла цветок, коснувшись его пальцев. Тигренок поймал её руку, поднес к губам…

Оглушающий, обжигающий стыд и раскаяние захлестнули Шу, не давая ни пошевелиться, ни вздохнуть. Она хотела провалиться, исчезнуть, сгореть — лишь бы никогда больше не обидеть его. Не в силах смотреть ему в глаза, Шу сбежала.

Взлетев по лестнице, она захлопнула дверь и рухнула на кровать. Нежные лепестки хризантемы щекотали пылающие губы, словно поцелуи Тигренка…

— Боги, почему? Почему этот несносный Тигренок одним своим присутствием превращает меня во вздорную, истеричную дуру? Почему я схожу с ума, едва он оказывыается рядом? Что я наделала? Опять… я же не хотела! Почему он сразу не отдал этот проклятый цветок? Почему не остановил — он же мог! Если бы я знала, что он ослушался ради этой хризантемы… я бы ни за что…

Принцесса смеялась и плакала, клялась попросить прощения и злилась на его упрямство, дрожала от желания, вспоминая его взгляд, целовала лиловые лепестки и ругала себя последними словами. И смеялась над собой — классическая картина любовного помешательства!