Тиа Атрейдес - Сумрак и Гитара

— Так нечестно. И я не хочу его потерять.

— Нечестно? Ну уж, любовь моя, таких слов я от тебя не ожидал. Нечестно! Он твой невольник, или наоборот? С каких это пор тебе стало важно чье-то мнение? Ты не заболела, случаем?

— Дайм!

— Я уже выучил, как меня зовут, милая. И не смей мне говорить, что тебе стыдно.

— Но…

— Шу, любовь моя, — маркиз подкрадывался, словно черная пума в кромешной ночи, выдавая себя только бирюзовым светом голодных глаз. — Я все равно не поверю. Не притворяйся, не обманывай сама себя. Я-то знаю, чего ты хочешь… а вот ты? Ну?

— Нет. Неправда! — Шу отступала в смятении. Пусть он хоть сто раз видит её насквозь, но признаться самой себе в желаниях, подобающих исключительно Тёмным… нет уж. — Ты что, успел за эти два месяца перекраситься в Тёмные? Это тебе должно быть стыдно. Тоже мне, Светлый, аки солнышко.

— Что так тебя смущает, любовь моя? Думаешь, Тигренку не понравится?

— Дайм!

— Угу, Дайм… на что поспорим?

— Перестань!

— Ты забыла сказать «уйди, противный».

— Уйди, противный!

— Размечталась. Так на что спорим?

— Ни на что.

— Ты сдаешься? Не может быть!

— Клоун! Артист погорелого театра! Не буду я с тобой спорить! И Тигренка тебе…

— Мне? Поровну.

— Обойдешься.

— Спасаешься бегством?

— Не дождешься!

— А я тебя и не отпущу, любовь моя. Спорим на искупать Ристану в фонтане?

— Что?!

— Давно мечтаю посмотреть на неё мокрую. Как курица. Интересно, кудахтать так же будет?

— Дайм, пойдем, наконец, потанцуем.

— Ладно, идем. Хоть посмотрим, как Её Высочество снова скривится. У неё хорошо получается, убедительно, — Дайм и Шу чинно, под ручку, направились к террасе. — Ты славно сегодня… э… провела дискуссию. Рыбой торговать не пробовала? У тебя бы получилось.

— Ты сердишься?

— Ещё чего. Мастерством восхищаюсь. Да, милая. Прости, что сразу не сказал… я уладил этот вопрос.

— Какой вопрос?

— Со свадьбой Кея. Так что можешь больше не скандалить… хотя… нет. Не можешь.

— Хватит надо мной смеяться, Дайм. Что мне, по-твоему, было делать? Позволить ей повернуть все по-своему?

— Шу, я не смеюсь. Правда. Уже не смеюсь.

— То-то же.

— Просто мне нравится, как ты улыбаешься, любовь моя.

— Мир?

— Не… союз. Двух любящих сердец. И пусть все позеленеют от зависти, — маркиз с порога окинул бальный зал взором победителя, и демонстративно-интимно склонился к ушку принцессы. — Кто посмеет оспорить, что у тебя самые лучшие любовники?

Шу очаровательно зарделась и повторила маневр маркиза, на свой лад — одарив его такой сияющей счастливой улыбкой, что ни у кого сомнений не осталось в том, что этих двоих не разлучит ничто. Не обращая внимания на шепотки за спиной и разъяренный взгляд Её Высочества Регентши с середины зала, они присоединились к танцующим гостям. Как по заказу, оркестр только заиграл ритмичное и яркое вступление к следующему танцу. И трудно было бы не обратить внимания на эту прекрасную пару, чьи движения завораживали жаром и страстью, притягивали взоры грацией и отточенностью каждого па.

239 год. Суард, первый день Осенних гонок.

— Люблю тебя… — отдавалось с каждым вздохом, с каждым биением сердца. — Люблю тебя, — поворачивалось зазубренное отравленное острие в свежей ране. — Люблю тебя.

Он чувствовал, как кольцо вокруг него сжимается… цветные фонарики казались горящими факелами охотников, веселые мелодии — охотничьими рожками, светские разговоры — криками загонщиков. Какая-то девушка засмеялась… над ним. Глупым, загнанным зверем, сунувшим нос в ловушку, поверившим соблазнительным посулам отравы. Празднично освещенный дворец полыхал лесным пожаром, парк обжигал нацеленными на него стрелами. Тигренок метался, не находя нигде ни спасения, ни покоя. Перед глазами стояла только одна картинка: Шу, светящаяся розово-золотым, ласково улыбающаяся. И говорящая: «Люблю тебя». Не ему. Другому. Те слова, что она ни разу не сказала ему, не прошептала ни в пылу страстной ночи, ни в неге упоительного утра… ни разу. Те слова, что примирили бы его и с ошейником, и с близкой смертью. Те слова, которые он так мечтал услышать…

«И услышал. Лучше бы остался спокойно в башне, так нет же, понесло обратно проклятое любопытство», — Хилл отнес в башню никому не нужный веер, но не утерпел и вернулся в сад. Оставить её наедине с маркизом и не узнать, что же она ему скажет? Не зря же принцесса отправила Тигренка с глаз долой. И всего пары фраз ему хватило, чтобы убедиться, что он с самого начала не ошибся, посчитав себя всего лишь временной игрушкой, до возвращения Дукриста. Ну и что, что она сказала, что любит маркиза, как брата? Кого она хотела обмануть? Розово-золотое сияние их любви и то, как она бросилась к нему в объятия, сказали Хиллу гораздо больше.