Светлана Храмова - Штопальщица

Впервые она оценила достоинства лимузина давно, когда отношения с Саймоном только начинались. Бурные признания, клятвы. Выяснения отношений. Его требования видеться чаще, меньше работать. Джоанна наняла этот корабль мегаполисов просто для того, чтобы они могли поговорить наедине. Там, где их никто не видит.

Они катались по городу пять часов. Пожалуй, самое запоминающееся свидание. Потом он как-то не сдержался – они ссорились, они так часто ссорились! – и заявил: «Ты не можешь взять меня в аренду, как лимузин!» В отместку, она купила эту машину вместе с шофером. Чтобы не брать в аренду. Смешно.

Как все это смешно. Джоанна достала из мини-бара небольшую бутылочку виски, добавила немного в стакан с колой. Пора успокоиться, снять напряжение, уныло пульсирующее у бровей, мерным ритмом тычущее где-то над левым ухом…

Виски слегка обжег горло и откликнулся в желудке приятным расслабляющим теплом. Как хорошо. И никого вокруг. Нету Кеннета с искренним взглядом и элегантно лысеющей макушкой, нет теток, желающих худеть, нет женщин, сидящих на пособии, с которыми она регулярно встречается в студии, вникая в то, как тяжело им живется. Какая разница? Они ничего не могут – вот и все. Ей нет до них никакого дела! Она, добившаяся всего самостоятельно, умудрившаяся сколотить огромное состояние – всхлипывает вместе с лузерами, вытирает им сопли. Как сегодня смешной Карлотте, которая придет к ней трудиться ассистентом, Карлотта будет безумно признательна! И хорошо еще, если не примется за организацию забастовок за компанию с Санчесом. Ведь люди никогда не чувствуют благодарности.

Люди просто ничтожны. И смешны.

Она снова попыталась остановить поток мыслей. Ужасных, убивающих мыслей. Коротко взглянула в большое зеркало над мини-баром. Уверенная женщина в расцвете сил и красоты. Совсем, как Юла в фолкнеровском «Особняке». Только одно: не так желанна для мужчин. Впрочем, успех у мужчин не помешал Юле в расцвете сил красоты застрелиться. Даже способствовал. Джоанна подумала об этом почти спокойно. Поглядела еще раз на женщину в зеркале. Вспомнила, что когда-то Сильвия мечтала стать именно такой.

А еще Сильвия мечтала не жить долго. Мечтала искренне. Маленькая Сильвия считала, что это ни к чему, лишние хлопоты. Жизнь надо отпраздновать, отшуметь, отгулять, непременно остаться в памяти на многие годы вперед, но уйти вовремя. В расцвете.

И еще она вспомнила, как Сильвия…

Нет, эти воспоминания она себе запретила. Раз и навсегда. Но, наверное, где-то глубоко-глубоко внутри постоянной занозой сидит. Красной нитью бликующее «тогда, в Цинциннати» стало напоминанием.

И перорвало плотину, и поток невнятных сперва образов – режущих душу, скребущих, саднящих… все отчетливей и ясней.

Тогда, в Цинциннати, Сильвия залетела с одной ночи, забеременела мгновенно, как кошка – а отец ребенка, бравый развозчик пиццы Кеннет Томпсон, только смеялся над нею и видеть не хотел. Она так и не призналась ему. Впрочем, как можно признаться тому, кто тебя в упор не видит? Отвергнутая Сильвия мучилась непереносимо. Ощущала себя ошибкой природы, родившейся просто по недоразумению. В какой-то момент она поняла, что сходит с ума от постоянных слез и самобичевания, даже пыталась покончить с собой, но выжила. Сильно тогда перепугалась, зато быстро решила проблему – нашла врача и деньги. Ей сделали подпольный аборт, лишь чудом не закончившийся трагически – на следующий день началось сильное кровотечение, поднялась температура. Врач прибыл снова, мучительная процедура чистки повторилась практически без наркоза. Сильвия орала от боли, но летального исхода удалось избежать. Но не удалось избежать необратимых последствий.

Она никогда не сможет забеременеть снова. Она стала бесплодной. Что нигде не упоминала, не произносила вслух. Просто женская жизнь превратилась в череду несуразностей. Не вполне женщина, благодаря славному малому Кеннету, ныне писателю, рьяному защитнику обиженных, примерному мужу и образцовому отцу. Глупо все получилось. Тогда глупо. А теперь бессмысленно и непоправимо. И ощущение неполноценности, так тщательно скрываемое. И даже сейчас, при одном воспоминании – просыпается незабытая давняя мука. И невыносимая, резкая и острая боль внизу живота – совсем, как тогда, в Цинциннати…

Два с лишним часа поездки, наконец, закончились. Под колесами машины заскрипел гравий на дорожках хэмптоновского дома Джоанны. Машина затормозила, медленно приближаясь к парадному входу – хозяйка любила подъезжать прямо к плоским ступенькам. Приехали! Голос Пита, вышедшего навстречу.